Подземелья Лондона

Задолго до рассвета они с Недом миновали Гринвич и влились в густеющую толпу торговцев, фермеров и разнорабочих, которая текла в Лондон. Пеший люд обгоняли тяжелогруженые тележки и фургоны, направлявшиеся в сторону Ковент-Гардена, Брик-лейн и Портобелло-роуд. Когда небо на западе посветлело, а звезды поблекли, Финн уже ехал по Боро-Хай-стрит, мимо церкви Святого великомученика Георгия, перед которой приподнял кепку. Он свернул во двор Джордж-Инн», где служил знакомый конюх — дряхлый валлиец по имени Арвин, прежде, незадолго до смерти матери Финна, служивший в цирке Хэппи. Долго искать знакомца не пришлось: во дворе весело пылал костер, у которого старик полировал кожаное сиденье катафалка — черная краска с красной каймой сверкала отблесками огня.

— Что, Финн, снова в Лондоне? — невозмутимо поинтересовался Арвин. — Вроде, слышал, ты устрицами промышляешь с Квадратным Дейви?

— Я теперь в Айлсфорде, живу у хороших людей. Ухаживаю за слоном.

— Всегда мне слоны нравились, — кивнул Арвин. — Хорошие звери, когда с ними правильно обращаются.

— Странная повозка, — заметил Финн. — Что, сама Смерть останавливается у «Джорджа»?

— Можно сказать и так! Но вообще-то церковь Святого Георгия рядом. Навожу вот блеск в ожидании рассвета… А это что за парень?

— Нед Лудд. Один из самых замечательных цирковых мулов. Лучшего еще не рождалось. Арвин, можешь подержать его пару дней?

— Еще спрашиваешь, сынок! А деньги свои убери, ни к чему они.

Финн потряс руку старику и заверил Неда, что скоро вернется за ним.

Когда Арвин повел мула в стойло, парнишка закинул в костер объявление, что лежало в кошельке Матушки Ласвелл — адрес он запомнил, а попадаться с такой штукой себе дороже, — и зашел в гостиницу. Десятью минутами позже он уже шагал по Лондонскому мосту, на ходу завтракая хлебом и сыром.

XIV ВИД С РЕКИ

— Вот она — пещера Аладдина! — воскликнул Гилберт Фробишер. Они с Сент-Ивом стояли на деревянной площадке длиной футов тридцать, настеленной на импровизированных лесах, возведенных над провалом. К настилу вела деревянная же лестница. Мусор обрушения — фрагменты здания, камни и грязь, принесенная Темзой, — круто сползал вниз, в темноту подземелья. Сент-Ив различал раскрошенную мебель, переломанные строительные леса, куски кирпичной стены и камина — следы катастрофы, которые надлежит поскорее засыпать и забыть.

Позади Фробишера и Сент-Ива возвышались опоры берега Темзы — дубовые балки шестидюймовой толщины, укрепленные глубоко вбитыми сваями. Ниже бурлила река. Надвигался прилив, ручьи струились между досками, и помост был мокрым и скользким. Запах тут стоял неописуемый — тухлая вода, мокрое дерево и усиливающийся смрад тел, заваленных месивом из песка, битого камня и смолы, которое скоро заполнит дыру. Каменные плиты, предназначенные для мощения отремонтированной набережной, станут и надгробиями безвременно погибшим людям.

Из-за смерти Джеймса Хэрроу Бюро работ радикально сократило программу экспедиции и число участников. Сент-Иву и сэру Гилберту, которые получили разрешение на использование снаряжения, пригодного для увеселительной экскурсии, но не для настоящей исследовательской работы, вдвоем предстояло спуститься и подняться, уложившись в шесть часов. Табби Фробишер и Хасбро, освещенные фонарем, висевшим на шесте в конце помоста, перетаскивали к входу в бездну остатки оборудования — лампу Румкорфа с полагающимися к ней индукционной катушкой и батареями, компасы, бухту троса и прочие вещи, спешно отобранные из массы всего того, что Гилберт надеялся взять с собой. Лампа с хрупкой трубкой Гейслера была упакована в корзину и переложена матерчатыми мешочками, набитыми сосновыми иглами. Многоцелевой ранец Сент-Ива вмещал в себя индукционную катушку и батарею, полностью занявшие центральное отделение. Для сбора образцов оставались только наружные карманы рюкзака — часть из них были обработана натуральным каучуком, что позволяло помещать туда влажные или условно опасные предметы и объекты.

Сент-Ив от всего сердца желал, чтобы Табби и Хасбро пошли с ними, поскольку Гилберт Фробишер — очень щедрый и весьма достойный человек — был уже немолод и временами опасно порывист. Весил он где-то около восемнадцати стоунов и легко начинал задыхаться. Однако нынче рано утром мистер Льюис, агент сэра Гилберта в Бюро работ, предупредил его, что начальство грозится вообще запретить экспедицию в связи с гибелью бедняги Хэрроу. Недовольное ворчание исходило от самого Джеймса Мак-Нагтена Хогга, главы Бюро, невероятно чувствительного к любому намеку на скандал или дурное мнение после недавних обвинений в коррупции. Провал унес множество жизней, и экспедиция могла усугубить эту дурную славу. Льюис предложил Гилберту отправиться пораньше, чтобы не попасть под полный запрет, которым чревато промедление.