Подземелья Лубянки

Из рапорта секретаря военкома 6-й кавалерийской дивизии Хагана:

«Не успели мы отъехать и ста сажен, как из 31 полка отделилось человек 100 красноармейцев, догоняет нас, подскакивает к военкому и срывает у него оружие. В то же время стали присоединяться красноармейцы 32 полка, шедшего впереди. (…)

Раздался выстрел из нагана, который ранил тов. Шепелева в левое плечо навылет. С трудом удалось тов. Книге вырвать его раненным из освирепевшей кучки и довести к первой попавшейся хате и оказать медицинскую помощь.

Когда тов. Книга в сопровождении моего и военкома Романова вызвали тов. Шепелева на улицу, чтобы положить его на линейку, нас снова окружает толпа красноармейцев, отталкивает меня и Книгу от тов. Шепелева, и вторым выстрелом смертельно ранили его в голову.

Труп убитого тов. Шепелева долго осаждала толпа красноармейцев, и при последнем вздохе его кричала «гад, еще дышит, дорубай его шашками». Некоторые пытались стащить сапоги, но военком 31 полка остановил их, но бумажник, вместе с документами, в числе которых был шифр, был вытащен у тов. Шепелева из кармана.

В это время подходит какой-то фельдшер и, взглянув лишь только на тов. Шепелева, заявляет, что тов. Шепелев был в нетрезвом виде. (…)

Спустя лишь полчаса после убийства нам удалось положить его труп на повозку и отвезти в Полештадив-6».

Из рапорта командира 1-й кавалерийской бригады В. Книги начальнику 6-й кавдивизии:

«Указать, кто именно был убийцей военкома не могу, так как в такой свалке трудно было установить, кто именно стрелял».

28 сентября. Вечер. Штаб расположения 33-го полка.

Военкома 33-го полка – того самого, где служил застреленный Шепелевым мародер – никто не мог обвинить в трусости. Он прошел через сотни кровавых рубок. Через немецкие газы. Через рукопашный ад.

Но в тот вечер, 28 сентября, военкому, может быть, впервые за многие годы стало не по себе и это давно забытое чувство страшащей неизвестности, бесило его. Доводило до исступления…

Об убийстве Шепелева он узнал под вечер. Тут же собрал эскадронных командиров и комиссаров. Приказал принять все меры, чтобы бойцы находились на местах.

– Товарищ военком, – с места поднялся командир 4-го эскадрона, мы не сможем сдержать людей… Я, вообще, боюсь, не случилось бы чего пострашнее погромов.

– То есть? – не понял военком.

– Могут побить комиссаров…

– Могут, – его поддержал помощник 5-го эскадрона. – Среди бойцов идут разговоры – хорошо бы ночью поубивать комиссаров.

Военком побледнел. Он неплохо знал своих конников – от этих ребят можно ждать чего угодно, тормозов у них нет.

К ночи готовились, словно к бою. Заняли оборону в сторожке. Военком 5-го эскадрона вместе с бойцами – эскадрон был приличный, спокойнее прочих – отправился в патруль.

Верно, как только стемнело, красноармейцы 3-го и 1-го эскадронов ринулись в соседние местечки: громить евреев. Командир полка срочно выехал за ними – надеялся, наивный, остановить погром. Военком же поскакал в дивизию…

29 сентября. Ночь. Штаб 6-й дивизии.

– И так постоянно – погром за погромом… Неделю назад, в Головлях, двух крестьян убили только потому, что были чисто одеты… Или другой случай: военком 43-го полка арестовал трех моих бандитов за мародерство. Мимо шли 2-й и 3-й эскадроны. Бандитов освободили, а военком еле ноги унес. Хотели убить.

Начдив Апанасенко[1] слушал военкома внимательно, не перебивал. Когда тот окончил, заложил руки под широкий ремень. Качнул головой:

– Что предлагаешь?