Мы вернулись на перегон, где на путях дожидалась заведенная дрезина.
— Долго же вас не было, — заметил один из охранявших её парней. — Мы волноваться начали. Вдруг, что случилось?
— Да все нормально, просто начальство тут очень въедливое, — пояснил Семеныч, умолчав об обеде. Зачем мужикам душу травить? — Поехали!
Тронулись в путь. Колеса дрезины размеренно стучали на стыках. Семеныч и Лило начали дремать, меня же не оставляло отвратительное ощущение, что я вляпался во что-то липкое, словно паутина, раскинутая неизвестным существом. Темнота туннеля теперь не казалось такой привычной как раньше.
Какое-то время размеренно катились по рельсам, не останавливаясь и не сбавляя ход. Мотор размеренно шумел, поглощая километры пути и, я почти уверовал в благополучный исход нашего путешествия, когда дрезина вдруг начала замедляться.
— Что случилось? — крикнул проснувшийся Семеныч. — Почему остановились?
— Затор какой-то впереди, — отозвался из темноты рулевой. — Пойду выясню.
— Оставайся на месте, сами сходим!
Мы слезли с платформы, не забыв прихватить с собой автоматы, и в тусклом свете фар, зашагали по шпалам в направлении предполагаемой преграды. Через сорок — пятьдесят шагов обнаружилось, что часть тоннеля завалена грудой из различного барахла: старыми шпалами, кусками горной породы и ржавыми трубами. В одном месте выглядывал ржавый остов автомобиля. Я осветил фонариком свод, но нигде не было видно следов обвала.
— Вот зараза! — выругался Семеныч. — Не одного дела до конца довести не могут.
— Ты о ком?
— О путейцах! О ком же еще? Дело не сделали, а начальству отрапортовали, что все в порядке.
Я огляделся по сторонам, и произнес:
— Думаю, они тут не причем… Не нравится мне всё это.
Глава 16
Как это ни банально звучит, но предчувствия меня не обманули. Почти одновременно с моими словами туннель осветила яркая вспышка. Грохот и взрывная волна, прокатившиеся вслед за ней, заставили нас упасть на землю и прикрыть голову руками.
Шарахнуло здорово. Не знаю, кем был заложивший этот заряд пиротехник, но он потрудился на славу. Существуй сейчас Голливуд, этого парня туда с руками бы оторвали.
Меня порядком оглушило, но прежде чем упасть, я краем глаза все же успел заметить, как наша мотодрезина подпрыгнула над рельсами.
«Лило! Что с ней?» — это была единственная мысль, промелькнувшая у меня в голове в ту секунду. Пространство вокруг заволокло едким дымом, что еще больше усугубило ситуацию. Дышать было невозможно.
— Какого черта… происходит? — раздался в стороне голос Семеныча.
Его душил сильный кашель. Видимо охранник уже встал на ноги и наглотался едкого дыма.
— Ложись на землю, иначе задохнешься, — посоветовал я. — Подождем, пока дым рассеется.
Несмотря на то, что принудительная вентиляция не работала уже много лет, кое-какое движение воздуха в метро все же существовало. Скорее всего, оно было вызвано разницей в работе фильтрационных агрегатов на различных станциях. Где-то они до сих пор работали на полную мощность: как правило, это были крупные станции, типа
Центральной, или перегоны, используемые для выращивания домашних животных и бледного вида огурцов, на удивление прижившихся в мире без солнца. На других станциях жизнь в агрегатах едва теплилась, что и вызывало перепады давления в туннелях. Но, иногда по неизвестным причинам, движение воздуха достигало достаточной силы. Мы прозвали это явление «туннельным бризом».
Вот и сейчас, такой же, непонятно откуда появившийся ветерок, быстро развеял ядовитую пелену. В тусклом свете догорающих обломков перед нами предстала безрадостная картина: перевернутая дрезина лежала к верху колесами, перегородив весь путь, прицепленная ранее к ней платформа откатилась далеко назад, видимо отброшенная взрывной волной, вещи с нее рассыпались, и в беспорядке валялись вокруг.
Но самой страшной была тишина. Ни одного голоса, или стона раненых, только потрескивание огня и звук нашего учащенного дыхания.
— Встаём, — сказал я. — Надо разобраться.
Я поднял свой фонарик, который, несмотря на все пережитое, продолжал светить, и направился к месту взрыва.
Где-то позади, плелся Семеныч, все еще откашливаясь и понося все, на чем свет стоял.
— Заткни варежку, Семеныч, — не очень вежливо попросил я. — Мешаешь сосредоточиться. Да и не ровен час — услышит кто. Нам, пока во всём не разберёмся, подавать признаки жизни рановато.
Я не сомневался, что это была грамотно спланированная диверсия. Тот, кто её осуществил, мог находиться поблизости и, почти наверняка, в его планы не входило оставлять живых свидетелей.
Семеныч догнал меня и, придержав за рукав, спросил:
— Слушай, парень, что это было то?
Я не стал отвечать, подумав, что только контуженный мог задать такой вопрос. А что спрашивать с контуженного?
Вот отойдёт, тогда и сам сообразит что почем.
Мы подошли к перевернутой дрезине. С большим трудом удалось открыть дверь, её заклинило. Хватило минуты, чтобы констатировать медицинский факт: машинист был мертв. Впрочем, ему, наверное, повезло — смерть была быстрой и, даю руку на отсечение, он даже не сообразил, что произошло.