Подземная Канцелярия

Записку мою сожги, мой парень тебе потом всю сопроводиловку переправит, задним числом оформим. Дело адски важное, так что поторопись. Подробности, извини, в письме сообщить не могу, но в приватной беседе обсудить не откажусь. Если что, ты знаешь, где меня найти, да?

Твой Бегги.

P.S. Прости за тот раз, ладно? Возраст и все такое, сама понимаешь.

Архив Подземной Канцелярии

Из дневника Гоши

Запись сто шестьдесят пятая

Я позвонил Генычу. Геныч не был священником, не был магом и не был психиатром. Он был просто умным и опытным человеком и мог дать мне совет в сложной ситуации. Хотя я и понимал, как сложно дать дельный совет в такой ситуации.

Я надеялся, что разговор с Генычем поможет мне прочистить мозги.

– Внимательно, – сказал Геныч после третьего гудка. Звуковым фоном к его приветствию был девичий смех и плеск воды.

– Здорово, – сказал я. – Ты что, в бассейне?

– Ни черта ты не угадал, Гога, – сказал он. – Я на Багамах.

– И что ты там делаешь?

– Да как тебе сказать… На пляжу я лежу, на девчонок гляжу. Ну и глажу, конечно, по мере возможностей своих.

– Ты ж еще вчера в Москве был.

– Гош, – сказал он серьезно, – может быть, ты еще не в курсе, но совсем недавно было сделано одно изобретение, которое здорово облегчает передвижение по нашему шарику. Называется оно самолет.

– Черт, – сказал я. – А я посоветоваться хотел.

– Советуйся, – сказал он. – Я весь к твоим услугам.

– Гм, а у тебя денег на счете много? Ты ж в роуминге.

– У меня неограниченный кредит и очень выгодный тариф, – сказал он. – Так что о моих деньгах можешь не беспокоиться. Хочешь, я тебе песенку спою?

– Не стоит, – сказал я.

– Тогда говори, – сказал он.

– Ко мне приходил демон.

– Любопытно, – сказал Геныч.

– И предложил мне продать душу.

– Ты к психиатру ходил?

– Ходил.

– И как?

– В психушке мобильные телефоны отбирают.

– Это верно. Что он тебе предлагал?

– Все, что угодно.

– И ты теперь думаешь, соглашаться или нет?

– Ага.

– И ты хочешь, чтобы я тебе что-нибудь посоветовал?

– Снова ага.

– Даже не знаю, – сказал Геныч. – Религия – выбор сугубо индивидуальный, душа, если она есть, тем более, так что тут ты сам решать должен.

– А ты бы что сделал на моем месте?

– А я могу оказаться на твоем месте?

– Гипотетически.

– Если гипотетически, то не знаю. Гош, у меня очень тяжелый случай. Меня практически нечем искушать.

– Но если бы нашлось чем, ты бы согласился? В обмен на вечность в аду?

– Гош, меня на Небеса и так не пустят, даже на самолете.

– Значит, ты бы согласился?

– Возможно, – сказал он. – Но при условии, что твой демон извернулся бы и нашел способ меня соблазнить хоть чем-нибудь.

– Ясно, – сказал я.

– Но ты это только не принимай как руководство к действию, ладно?

– Не буду, – сказал я. – Ты когда в Москву?

– Вечером, думаю. Сразу после обеда. Или ужина. У меня же самолет свой, забыл?

– Забыл, – сказал я. – Ладно, увидимся.

– Понимаю, что не сильно тебе помог, но ты держи меня в курсе, лады?

– Буду держать, – сказал я и нажал на «отбой».

Прочистились мозги? По-моему, не очень. И Геныч, и священник сходились в одном: решай сам. Действительно, взваливать проблему принятия такого ответственного и судьбоносного решения на чужие плечи просто некорректно. И все же я позвонил Сереге, надеясь, что он позовет меня к себе и мы там все обсудим.

Телефон писателя был выключен. Потому что даже он, с его стоической ненавистью к средствам связи, вряд ли вытерпел бы более шестидесяти звонков в течение трех минут.

Я завел двигатель и поехал к нему домой.

Серега жил в квартире, доставшейся ему от родителей. Родители Сереги были академиками и еще при Союзе успели отхватить себе кусок жилья, которое после развала Союза получило звание элитного. В старом доме в центре города, с консьержем и лифтом, двери которого приходилось закрывать вручную.

– Вы куда? – спросил консьерж, едва я сумел справиться с тяжелой деревянной дверью подъезда.

– В сто девятую, – сказал я.

– Проходите.

– Спасибо.

– Пожалуйста.

– Вы очень любезны.

– Желаю приятно провести день.

Я поднялся на шестой этаж по лестнице – не потому, что я слежу за своим здоровьем, а потому, что не доверяю лифтам, которые консервативны настолько, что не озаботились обзавестись автоматическими дверями, – и позвонил в дверь. По сути, я стоял и трезвонил около десяти минут, непрерывно терзая кнопку электрического звонка, а лишь потом мне открыли.

У Сереги явно было вдохновение. Он был в трусах, тапочках и сомбреро. Изо рта у него свисал потухший окурок, а дымящуюся сигарету он зажимал правой рукой.

– А, – сказал он. – Это ты. Чего надо?

– Поговорить.

– Гош, извини, – сказал он. – Некогда мне разговаривать. У меня роман на мази.

– Куда торопиться, – сказал я. – Работа писателя – самая медленная работа в мире.

– Черта с два, – сказал Серега. – Я начал его позавчера, а сейчас у меня уже сто восемьдесят шестая страница.

– Ого, – сказал я. Раньше его темпы были гораздо ниже. Две страницы в день, и то если повезет. – К тебе пришла муза?

– Ага, муз, – сказал он. – Чего хотел-то?

– Может, я войду?