— Предатель! — закричала она. — Ты предаешь человека, который был в тысячу раз лучше тебя. Виктор жизнь отдал за науку, а ты торгуешься — тридцать строк или сорок, одно — за, полтора — против. Знаешь, что я сделаю? Я пойду в университет и расскажу о твоих интригах.
— Прежде всего не кричи так, соседи слышат.
— Нет, я буду кричать!
— Лена, прекрати истерику сейчас же! Я не дам тебе пальто.
— Тогда я уйду без пальто.
— Лена, подожди, поговорим!
Ни слова в ответ. Часто-часто протопали каблучки по ступенькам, гулко хлопнула наружная дверь.
Тартаков постоял на пороге, но не решился бежать за женой в домашних туфлях. Пожав плечами, он вернулся в комнату.
— Истеричка, взбалмошная баба! Пусть померзнет на улице. Остынет одумается. Где еще она найдет квартиру с такой обстановкой!
И, совершенно успокоенный, он сел за письмо к профессору Климову.
8
Дмитриевский был очень удивлен, услышав в одиннадцать часов вечера звонок. Телеграмма? Но почтальоны нажимают кнопку гораздо решительнее. Звук был робкий, коротенький. Так звонили студентки, приходившие на консультацию.
Дмитрий Васильевич, кряхтя, накинул пальто поверх пижамы и снял цепочку. За дверью стояла незнакомая молодая женщина, промокшая и без пальто. Со слипшихся прядей волос на плечи падали крупные капли. Лицо было мокро то ли от тающего снега, то ли от слез.
— Извините меня, пожалуйста, — начала Елена. — Мне сказали, что вы в отпуске и не бываете в институте. Я так торопилась… Я боялась, что он погубит статью…
— Подождите, девушка. Я не знаю, какая статья и кто «он». Зайдите сначала.
— Нет, не приглашайте меня, я боюсь наследить. Я говорю про доцента Тартакова. Это мой муж…
И Елена с возмущением передала разговор о статье Грибова.
Дмитриевский слушал, хмурясь все больше.
— Такой хлопотливый, такой обязательный на словах!.. — вздыхал он. — Ну нет, не дадим загубить идею. До ЦК дойдем, если понадобится.
— Спасибо вам! — Елена протянула руку старику.
— Подождите, куда вы торопитесь? Давайте обсудим, как сделать лучше. Тартакова-то мы сметем… но ведь он ваш муж. Может, лучше мне поехать с вами сейчас, поговорить с ним, убедить по-хорошему, заодно избавить и вас от семейных неприятностей?
— Нет, ни к чему это. Я уже не вернусь к Тартакову. Твердо решила. Всю дорогу думаю об этом. Поеду к маме в Измайлово, а там видно будет.
— У вас пальцы холодные. Зайдите, погрейтесь хотя бы. Я вам кофе сварю.
— Спасибо, не беспокойтесь. Я крепкая. В пустыне ночевала в палатке. Мы были на практике вместе с Виктором… Шатровым. Сейчас-то я в управлении работаю, бумаги подшиваю. Но с этим тоже кончено.
Профессор подумал, потом решительным движением протянул ей плащ:
— Возьмите. Вернете, когда сможете. Тогда поговорим…
Когда Елена ушла, он долго смотрел ей вслед, покачивая головой. Потом сказал себе: "
С характером женщина! А что, если… Да нет, не выдержит. У нее порыв. Сегодня убежала, завтра простит и вернется. А жаль… если простит…»
Глава 4
1
Начинающий конькобежец чувствует себя на катке прескверно. На льду и так скользко — того гляди упадешь. А тут еще, как будто нарочно для неустойчивости, под ноги подставлены узкие и шаткие пластинки. Новичок напрягает каждый мускул, чтобы сохранить равновесие. О скорости нечего и думать. Лишь бы доковылять до раздевалки, снять коньки, освободить натруженные ноги. Не сразу приходит мастерство, когда коньки уже не мешают конькобежцу, становятся как бы частью его тела, продолжением ног.
Так было и у Грибова. В первые недели аппарат тяготил его. Измерения доставались с трудом, результаты их ничего не давали. Грибову очень хотелось сбросить «коньки» и встать на ноги, продолжать исследования прежними, привычными методами. Но со временем он разобрался в тонкостях, стал свыкаться с аппаратом, применял его чаще и чаще, начал ставить задачи, без аппарата невыполнимые. Он даже наметил программу просвечивания хребтов Камчатки и в одном из своих отчетов написал: «Мы, подземные рентгенологи…» Видимо, Грибов уже считал себя специалистом и защитником новой съемки.
Между тем извержение шло своим чередом. Из бокового кратера, как из незаживающей раны, текла и текла лава. Текла неделю, вторую, третью. В конце концов наблюдатели свыклись с существованием этой расплавленной реки. Сначала они посещали вулкан каждый день, потом через день, потом два раза в неделю. Ничего нового не наблюдалось. И однажды вечером Грибов вспомнил о занятиях с Тасей.
— Если можно, в другой раз, — сказала девушка. — Я давно уже не готовилась.
— Если можно, отложим, — сказала она и на следующий день. — Вы мне дали много заданий.
Грибов был не слишком наблюдателен в житейских делах, но это упорное отнекивание удивило его. До сих пор Тася находила время для любых поручений. Он стал присматриваться. Ему показалось, что Тася избегает его, старается не оставаться с ним наедине.