Подземная железная дорога

Она раньше была не его, а теперь вдруг стала его. А может, всегда была его и просто про это не знала. Корино внимание сейчас существовало само по себе, отдельно от нее. Оно уплывало, минуя горящего раба, минуя хозяйский дом, за границы рэндалловских владений. Кора пыталась сосредоточиться на подробностях чужих рассказов, просеивая в памяти слова невольников, которые своими глазами видели, что там, снаружи. Всякий раз, когда ей удавалось уцепиться за какие-то детали – здания из гладкого белого камня, их много, целое море, так что не видно ни деревца; мастерская негра-кузнеца, который работает не на хозяина, а сам на себя, – внимание изворачивалось, словно юркая рыба, и опять ускользало куда-то. Чтобы удержать это в голове, нужно увидеть все своими глазами.

С кем же поговорить? Милашка и Нэг ее не выдадут, но месть Терренса будет ужасна. Пусть лучше они будут искренни в своем неведении. Нет, свой план она могла обсуждать только с тем, кто его задумал.

Она подошла к Цезарю после речи Терренса, вечером, и он вел себя так, словно они давно обо всем договорились. За свою жизнь она не встречала ни одного цветного, похожего на Цезаря. Он родился в Виргинии, на маленькой ферме, принадлежавшей крохотной старушке. Миссис Гарнер была вдовой, обожала возиться с тестом, целыми днями обихаживала свои цветы и более ничем не интересовалась. Остальные посадки и выезд были заботой Цезаря и его отца, домашние дела лежали на его матери. Скромный урожай, который давал огород, они сбывали в городе. Цезарь с родителями жили в собственном домике в две комнаты, стоявшем на задах фермы. Флигель был белоснежный, с бирюзовой каймой вокруг окон – прихоть матери, которая когда-то видела такой у одного белого.

Миссис Гарнер мечтала провести остаток дней в уюте и покое. Активной поборницей рабства она не была, видела в нем лишь неизбежное зло, явившееся следствием умственной неполноценности африканского населения. Разрешить ему сразу сбросить ярмо было бы недальновидно и пагубно – разве негры сумеют выжить без постоянного заботливого призора и руководства? Миссис Гарнер помогала им, как могла – обучила своих рабов грамоте, чтобы их глаза открылись навстречу слову Божию. Она разрешала Цезарю и его родителям беспрепятственно разъезжать по всей округе, хотя соседи были от этого не в восторге. Так она по-своему шаг за шагом готовила их к будущей свободной жизни, потому что рассчитывала дать им вольную по завещанию.

Когда миссис Гарнер скончалась, скорбящие Цезарь и его семья продолжали ухаживать за фермой, ожидая своего официального освобождения. Старушка не успела составить завещание. Все отошло ее единственной племяннице, но та из Бостона приезжать не пожелала, а просто договорилась с местным адвокатом о продаже имущества покойной тетушки. Для семьи Цезаря наступил страшный день, когда поверенный явился в сопровождении двух констеблей и заявил, что они подлежат продаже и, что самое страшное, – продаже на Юг, со всеми жестокостями и мерзостями тамошней жизни, о которой ходило столько слухов. Они пополнили собой строй скованных цепью невольников, и их погнали: мать в одну сторону, отца в другую, Цезаря, который отныне был предоставлен сам себе, – в третью. Прощание – бурное, но недолгое – прекратил ударом хлыста работорговец, которому до такой степени обрыдло смотреть на всю эту канитель, что всыпал он обезумевшей от горя семье вполсилы, больше для острастки. Но Цезарь эту вялую взбучку воспринял как залог того, что с будущими ударами судьбы он также сможет справиться. С аукциона в Саванне он попал на плантацию Рэндаллов, где ему открылась вся страшная правда.

– Ты что, грамоту знаешь? – спросила Кора.

– Знаю.

Подтвердить свои слова ему, разумеется, было нечем, но в случае побега их жизни зависели от этого исключительного умения.

Они встречались где придется: то возле школы, то у коровника, после того как работа там заканчивалась. Теперь, когда Кора решила связать свою судьбу с Цезарем и с его планом, ее распирало от предложений. Она считала, что надо дождаться полнолуния. Он возражал, потому что после побега Большого Энтони бдительность надсмотрщиков и десятников возросла и апогея своего достигала на полную луну, этот белый маяк, который всегда воспламеняет в рабе желание бежать. Так что нет. Уходить надо как можно быстрее. Следующей же ночью. Сойдет и молодая луна. Люди с подземной железной дороги уже ждут.

Он, видно, знал, что говорил, – подземная железная дорога! Неужто ее дотянули до этих мест, до самого сердца Джорджии? Желание бежать захлестывало Кору. Но, кроме того, что надо было собрать пожитки, нужно было как-то предупредить людей с железной дороги. До воскресенья у Цезаря не было возможности под каким-нибудь предлогом выскользнуть с плантации, и он сказал, что после их побега все равно поднимется такой переполох, так что никого специально предупреждать не надо.