Подземная железная дорога

Риджуэй смотрел, как они ковыляют по трапу, растерянные, испуганные, с красными слезящимися глазами, как вступают в неведомый город. Возможности лежат пред ними, как накрытый для пиршества стол, а они так изголодались. И пусть они в жизни ничего подобного не видели, но свой след на этой земле они оставят. Как оставили его славные поселенцы в Джеймстауне, сделавшие эту землю своей посредством несгибаемой расовой логики. Если бы черномазому суждено было быть свободным, он не ходил бы в железах. Если бы краснокожему суждено было владеть землей, он бы не выпустил ее из рук. Если бы белому человеку не было на роду написано стать хозяином этого нового мира, мир сейчас принадлежал бы кому-то другому.

Вот он, Великий Дух, божественная нить, пронизывающая все человеческие устремления: что сумеешь удержать – то твое. Собственность, раб, континент. Вот он, американский императив.

Риджуэй стяжал себе славу благодаря способности добиваться того, чтобы собственность оставалась собственностью своего хозяина. Когда беглец припускал по проулку, Риджуэй знал куда и зачем. В этом был его секрет. Незачем рассуждать о том, куда он побежит дальше. Вместо этого надо сосредоточиться на том, что он бежит от хозяина. Не от жестокого обращения, не от непосильного гнета, а от совершенно конкретного человека. Своего владельца. Этот железный аргумент не давал сбоя ни разу. Ни в проулках, ни на сосновых пустошах, ни на болотах. Он наконец-то оставил позади отца с его доморощенной философией. Он не занимался трудами духа. Он не был кузнецом, выполняющим заказ. Не был молотом. И наковальней тоже не был. Он был жаром. Пламенем.

Отец тем временем помер, и дело перешло к кузнецу по соседству. Пора было возвращаться на Юг – домой, в Виргинию, а то и подальше, куда только не занесет работа. Он приехал со своими подручными. Беглых много, одному не справиться. Господин Эли Уитни со своими изобретениями свел в могилу Риджуэя-старшего – старик даже на смертном одре харкал сажей, – и Риджуэю-младшему без дела сидеть не давал. Плантации стали вдвое крупнее, и невольников на них стало вдвое больше. Плантаторы зорко следили, чтобы законотворческое прекраснодушие и аболиционистская болтовня с Севера сюда не доходили. Про ветки подземной железной дороги тут пока и не слыхивали. Но были подсадные ниггеры. Были шифрованные сообщения на последних страницах газет. Они же почитали ниспровержение основ за доблесть. Они, когда охотники за рабами ломились в переднюю дверь, выпускали беглых через черный ход. Налицо был преступный заговор, имевший своей целью кражу собственности, и Риджуэй воспринимал подобную наглость как личное оскорбление.

Особенно бесил его один торговец из Делавэра, некий Август Картер. Крепкий, как все англосаксы, с невозмутимым взглядом голубых глаз, что делало его медоточивые велеречия еще опаснее для публики. Самый вредный тип: аболиционист с типографским станком. «Собрание друзей Свободы состоится в 2 часа пополудни в Миллеровском зале, дабы они могли выразить свое возмущение по поводу чудовищной язвы рабства, поразившей наш народ». Все знали, что дом Картера был для беглых перевалочным пунктом – до реки каких-нибудь сто ярдов! – даром что облавы заканчивались ничем. Беглые, заделавшиеся активистами аболиционистского движения, превозносили его щедрость в своих речах из Бостона. Аболиционистские прихвостни в методистской церкви во время утренних воскресных проповедей распространяли его памфлеты, а лондонские газеты перепечатывали эту ересь, не давая опровержения. А все печатный станок плюс друзья в судейском корпусе, по решению которых Риджуэй по меньшей мере трижды проигрывал тяжбы. Проходя мимо него в суде, Картер вежливо приподнимал цилиндр.

Им не оставалось ничего, как только нанести Картеру визит за полночь. На головах у них были ладно подогнанные белые мешки для муки, но вот пальцами он потом два дня не мог пошевелить, потому что так лупил Картера по роже, что разбил себе кулаки. Своим подручным он позволил поглумиться над его женой, как прежде не разрешал им глумиться ни над одной черномазой девкой. Делали, что хотели. Долгие годы при виде костра на его лице мелькало подобие улыбки, потому что запах напоминал ему о замечательном столбе дыма, взметнувшемся над домом Картера. Картер потом вроде бы переехал в Англию, в Вустер, кажется, и стал сапожником.

Матери на плантациях говорили негритятам:

– Не будешь слушаться, придет масса Риджуэй и заберет тебя.

Хозяева плантаций говорили:

– Посылайте за Риджуэем.

Когда его впервые вызвали к Рэндаллу, он согласился взять заказ, хоть и непростой. Способности у него был выдающиеся, но не сверхъестественные. Рабы, случалось, ускользали и от него. Мэйбл удалось уйти, но досада почему-то засела в нем надолго, как враг в крепости, не желавший сдаваться. Теперь, когда ему поручили найти дочь той самой беглянки, он понял, почему его так зацепило прошлое поражение. Ветку подземной железной дороги дотянули-таки до Джорджии. Он найдет ее во что бы то ни стало. Найдет и уничтожит.

Южная Каролина