Подземная железная дорога

– Ну, мне-то за его арест все равно кое-что перепало, а по пути еще одного негритенка закинул хозяину, так что внакладе не остался.

– Я смотрю, за плату, что Рэндалл посулил, вам приходится горбатиться почище старого негра на плантации.

Рэндалл положил ручищи на стол, отчего тот накренился и содержимое мисок выплеснулось через края.

– Могли бы и починить, – проворчал он.

В соусе плавали комья муки, с помощью которой его пытались сделать погуще. Кора размазывала их языком по нёбу, как она делала на плантации, когда ужин стряпала не сама Элис, а подручная старой кухарки. Пианист за стенкой наяривал что-то жизнерадостное. Подвыпившая парочка направилась в соседний салун с намерением поплясать.

– Джаспера не толпа убила, – вставила Кора.

– Непредвиденные расходы, – пожал плечами Риджуэй. – Обычное дело. Я ж его кормил-поил себе в убыток.

– Как будто дело в причине! Называйте, как хотите, суть-то не переменится. И ложь от этого правдой не станет. Джаспера вы убили, собственной рукой. Безжалостно.

– Ну, скорее, по личным мотивам, – уклончиво ответил Риджуэй, – и речь вообще не об этом. Ты и твой дружок убили мальчика. Но ты же находишь себе оправдание.

– Иначе мне было не вырваться.

– Вот и я о том же. Борьба за выживание. И как тебя совесть, не мучает?

Убитый мальчик мешал ей вырваться, как отсутствие полной луны или раньше времени начавшиеся розыски, потому что мать Милашки заметила ее исчезновение. Но ставни, которыми Кора отгораживалась внутри себя от его смерти, вдруг распахнулись, и она увидела подростка, бьющегося на смертном ложе, его мать, рыдающую на могиле сына. Все это время Кора безотчетно оплакивала его. Еще одна жизнь, перемолотая машиной, где и раб, и хозяин повязаны. Она мысленно перенесла убитого мальчика из отдельного списка и отвела ему место под именами Мартина и Этель, хотя как его звали, ей было неведомо. Пусть будет крест, который она ставила вместо собственного имени, пока не знала грамоту.

Но в ответ на вопрос Риджуэя Кора помотала головой.

– Не мучает.

– Правильно. А какой смысл? Лучше уж рыдать по выжженным полям или по бычку, мясо которого лежит у нас в тарелках. Тебе выжить требовалось.

Риджуэй утер губы.

– Но в одном ты права: мы вечно прячем истинную суть вещей за красивыми словами. Вроде всех этих умников, что рассуждают в газетах о «предначертании судьбы», как будто это все только вчера придумали. Ты вообще понимаешь, о чем я?

Кора выпрямилась на стуле.

– О словах, которыми все приукрашивают.

– Речь о том, чтобы забрать свое, забрать то, что должно принадлежать человеку по воле Божией. Это его собственность. А все остальные пусть расступятся и дадут ему эту собственность забрать. Всякие там индейцы, африканцы хоть добровольно, хоть по принуждению, но пусть дадут американцам забрать то, что принадлежит им по праву. Чтоб французы думать забыли о своих территориальных притязаниях. Чтобы испанцы и англичане растаяли как дым. Моему отцу нравились все эти индейские сказки про Великого Духа, – продолжал Риджуэй. – Прошли годы, и мне больше по сердцу Американский дух, призвавший нас из Старого света в Новый, чтобы завоевывать, строить, развивать. Но также искоренять то, что подлежит искоренению. Развивать низшие расы. А если не развивать, то покорять и подчинять себе. А не подчинятся – значит, истреблять, ибо нам свыше предначертано нести американский императив. Вот оно и есть, «предначертание судьбы».

– Мне надо по нужде, – сказала Кора.

Углы его рта опустились. Он жестом приказал ей идти к выходу. Ступеньки, ведшие к нужнику, были скользкими от чьей-то блевотины. Закрыв дверцу у Риджуэя перед носом, Кора испытала чувство острейшего удовольствия, которое почти забыла.

Риджуэй, не смущаясь, продолжал разглагольствовать:

– Вот взять хоть мамашу твою, Мэйбл. У хозяина ее выкрали заговорщики, среди них и белые, которым задурили головы, и цветные. Это преступный сговор. Я глаз не сомкнул, весь Бостон и Нью-Йорк вверх дном перевернул, все цветные поселения на Севере перешерстил. Сиракьюс. Нортгемптон. А она пробралась себе в Канаду и потешается там над Рэндаллом и надо мной. Я это воспринимаю как личное оскорбление. Чего, думаешь, я тебе это платье купил? Чтоб приятнее было представлять себе, будто возвращаю ее хозяину в подарочной упаковке!

Он ненавидит ее мать так же сильно, как она сама. А еще у каждого из них по паре глаз. Выходит, у них есть что-то общее.

Риджуэй остановился. Какому-то пьянчужке вдруг понадобился нужник, и Риджуэй шуганул его, чтоб не приставал.

– Ты вот десять месяцев скрывалась. Тоже оскорбление. Вы с матерью одной породы, которую надо извести. Ты неделю со мной едешь, в цепях, у тебя впереди смерть лютая, а ты мне дерзишь. Аболиционисты и их приспешники заладили одно, произносят свои речи перед теми белыми, которые понятия не имеют, как все в мире устроено.

Охотник на беглых ошибался. Если бы она добралась до северных штатов, то окунулась бы в жизнь, устроенную не по их правилам. Как Мэйбл. Хоть что-то ей досталось от матери.