Подземное солнце

Какая она живая. Совершенно непохожая на эту массу, которое сонно ходит, разговаривает, ездит на поезде. Желтые цветы цвели в голове, как только она проходила, и слышно как легкий ветер шепчет за ней.

– Составите минуту моей жизни? – спросила она, взяв меня под руку, и время взяло отдых.

– Вы удивительны, – проговорил я, прикусив язык.

– Вы обыкновенны, но не для меня, – ответила она.

Мы слушали ветер, волны голосов, и вдыхали запах нагретой пыли. Наш разговор выглядел, как у двух людей, которые потеряли тему своих бесед, но это было не так, и беседа наша буйствовала молчаливо. Можно подумать, что мы не могли ни о чем говорить. Вы также думаете так, что нам не чего было говорить? О, вы совершенно ошибётесь. Запомните. В нашем молчанье было все, чего не хватает во многих оживленных разговорах: у нас было понимание. Нам стало ясно, что молчание может сказать то, что никогда не сможет сказать слово. Молчание стало дороже слов. Не хватило бы разговора, чтобы передать все то, что мы хотели сказать. И вечность, словно создана для того, чтобы оставаться в этом беззвучном разговоре.

– Как же вы ушли из этой вечности? – спросил я, перебив Фёдора.

– Надо было управлять поездом, – с улыбкой сказал он. – Время ограничивает вечность.

– Солнце улыбнулось, – продолжал говорить он. – Она сказала мне: “Без вас было бы тяжело оставить место. Отличный вы слушатель”.

Я понял, как дорого молчание и как легко быть без объяснений и слов. Думаю, я никогда более не найду такого собеседника тихого понимания. Безмолвия надо уметь слушать. Возможно даже больше, чем просто вербальный разговор.

– До свидания, – протянул я ей руку, вставая с лавочки.

– До вечности, – положив мне на руку кольцо одуванчик, проговорила она.

Я стал уже управлять поездом, но все ещё стоял рядом с колонной и с ней.

Её цветок я положил в карман рубашки. Поезд останавливался на станции “Сокольники”, но её всё не было. Когда же в очередной раз я приехал и привычно посмотрел на платформу, то в мое сердце что-то ударила: несколько секунд её волосы развивались в холодном ветре и вся станция замерла, я нажал на стоп-кран, и только свистящий звук торможения вернул станцию в прежний временной строй. Масса подходила к краю. Окно показывало темную картину: фонарь освещал даль красным светом, вместо обычного белого. Ноги спустились по ступенькам, и любопытные глаза глядели из поезда, ища причину хаоса. Никогда не возможно описать пронзительное чувству, поэтому оно и пронзительно, что ранит часть тебя, которая уже говорить не может.

А цветок начал терять свои краски и немного стал увядать. Мне показалось странным: почему он не увядал в предыдущие дни. Впрочем, мистицизм, – закончил он.

В его руках был цветок, уже потерявший свои лепестки.

– У каждого свой якорь памяти, – проговорил он, положив снова цветок в карман.

Поезд проснулся, и пассажиры снова молча погружались в скорость.

– И что вам это дает? Разве вы не должны были более ни ездить сюда или вам нравиться думать, что в вашей смене погиб человек, – спросил я недовольно.

– Я прихожу сюда слушать. И в гомоне метро можно найти некоторый отклик. Ну и что делать, если прошлое для кого-то более настоящие, чем сама действительность.

Поезд стал подъезжать к станции. Я подумал, что история старика не закончена и она тянется за ним, как вагоны за машинистом. Просто маскарад философии. Заскрипело железо, и поезд остановился.

– Думаю, – начал я, – вам, наверно, нужно отдать этот якорь хозяину: возложить. И вы слушаете? Этих солнц не мало. Подниметесь на воздух и там несколько незабываемых, – скептик показал мне сентиментальность глупостью, и слова твердо шли с детской ученостью на мечтателя.

– Человек, не умеющий отличать красоту в одинаковости, сам себя не различит в посредственности, – холодно сказал старик.

Мри аргументы совершенно не нужны, и я поймал своего доверчивого скептика за язык. Когда же я встал, то взглянул на своего собеседника: он загипнотизированно смотрел вдаль и не двигался. Я постучал по плечу, но мое движение не вернуло в реальность. “Конечная”, – подумал я.

За мной закрылись двери и мои ноги вцепились в землю. Рядом с колонной стояла та, о ком говорил старик: желтый букет махал лепестками, грустный взгляд бегал по поезду с блеском любопытство. Я пошел к ней, как насекомое, которое летит к лампочке в надежде найти свободу. До нее осталось несколько шагов, и толпа рекой разъединила нас. Кто она? Как только я дошел до колонн – её не было. Неуловимый свет истории, которой невозможно достичь. Я увидел цветок, лежавший на полу, где она стала недавно. Взяв стебель, я покрутил цветок как зонт. На нем оставалось несколько лепестков, и я хотел уже положить одуванчик в карман, но посмотрев на поезд, я поднялся наверх. Нашел землю и положил цветок под свет медовых лучей. Какой смысл? Не знаю, я лишь подумал, что цветам не место искать их долгое счастье в сыром царстве. Странная и обычная история, которая также, как и тысячи сохранились в памяти метро.