Читаем Подземные ручьи полностью

«Все мы жаждем любви!» — очевидно, вполне войдя в роль опереточной мамаши.

— Но ты и Миусов — это прямо пример! Я всегда говорю Генриховичу: это — Ромео и Джульетта. Я даже пришла к такому выводу, что законное венчание только портит: появляются обуза, привычка, и никакой поэзии.

— Да я бы и не могла выйти замуж, ведь я не разведена.

— Но муж тебе, по крайней мере, выдает деньги?

— Во всяком случае, я тебе дам ответ не раньше завтрего.

— Конечно, конечно, поговори с ним. Завтра — это еще не поздно.

Господин Тидеман, медленно подойдя к Ольге Семеновне, сказал ей вполголоса:

— Я тебе могу устроить аванс, и даже значительный, если ты дашь мне возможность поговорить с Родионом Павловичем.

— О чем?

— О деле, в котором ты ничего не понимаешь.

— Да он бывает у меня каждый день. Приходи когда хочешь, поговори.

— Нужно, чтобы нам никто не мешал. Часа два, не больше.

Ольга Семеновна, подумав, спросила просто:

— Сколько?

— Тысячи полторы.

— Когда?

— Как только поговорю.

— Вот тоже дурочку нашел! ты преспокойно поговоришь, и поминай тебя, как звали. Хочешь: тысячу вперед, пятьсот потом?

— Кто тебя научил быть такой?

— Какой?

— Выжигой.

— Вот такие же люди, как ты, мой друг, они меня и научили.

<p>Глава пятая</p>

Ольга Семеновна как-то не верила в осуществление поездки, о которой ей говорили Тидеманы. Не верила главным образом потому, что это турне ее не особенно привлекало. Вообще почему-то визит ее товарищей не привел ее в лучшее или более определенное настроение. Оно продолжало оставаться смутным, и жизнь представляться каким-то печальным развалом. Желая выйти из этого тягостного состояния, Ольга Семеновна стала доискиваться причин и, взяв первую попавшуюся, преувеличила ее и успокоилась. Конечно, у нее нет денег, оттого она и нервничает, это так просто! Стало менее интересно, зато более понятно, но Ольга Семеновна никогда не была и не выдавала себя за романтическую натуру. Решив, что без денег не стоит куда-нибудь выходить и даже одеваться и вообще нужно вести себя как-то особенно, она так и осталась в капоте, то ходя по небольшой темной гостиной, то играя такта два из Грига, которого считала трудным и к которому прибегала только в минуты дурного настроения. Считалось, что она ждет Родиона Павловича.

Вместо Миусова пришел Павел с записочкой, где говорилось, что Родион Павлович будет на Караванной только к семи часам. Ольге Семеновне было лень выходить в переднюю, и потому она попросила Павла, не снимая пальто, пройти в комнаты. Мальчик вошел розовый, держа форменную фуражку в руке.

— А теперь Родион Павлович дома?

— Когда я уходил, он был дома, но куда-то собирался.

— Если вы знаете, куда он пошел, будьте так добры, позвоните к нему туда или сами сходите, если у вас есть время, и попросите его прийти ко мне, как он может скорее… Я бы сама это сделала, но, знаете, неудобно, когда звонит или приходит дама… могут подняться разговоры.

— Хорошо, я это сделаю.

Уже когда Павел, попрощавшись, собирался уходить, Ольга Семеновна вдруг спросила:

— Это правда, что вы — брат Родиона Павловича?

— Вы, может быть, не знаете, Ольга Семеновна, что моя фамилия — Павлов, а Родион Павлович зовется Миусовым. Конечно, я с детства у них расту, он меня воспитывал и скорее мог бы считаться отцом, — вот и все.

Верейской было очень мало дела до того, как приходится Павел Родиону, потому она произнесла совершенно равнодушно, но на всякий случай кокетливо:

— Вы или очень наивный, или большой хитрец. Помолчав, она добавила:

— Почему же вы его так любите?

— Потому что он очень хороший человек и всегда был добр ко мне.

— Да, у Родиона Павловича удивительная душа! Ну, а теперь идите, будьте вестником моей любви и постарайтесь, чтоб он был здесь как можно скорее! Я полагаюсь на вас, понимаете?

Но Родион Павлович не только не пришел тотчас, как ему было передано приглашение Верейской, но даже когда стрелка показывала четверть восьмого, его еще не было в темной гостиной, и Ольга Семеновна все сердитее и сердитее разыгрывала Грига. Наконец тяжеловатые шаги раздались в передней.

— Отчего ты так поздно? разве Павел тебе не передавал моей просьбы?

— Прости, я никак не мог быть раньше. Я же сказал, что приеду в семь часов. Но отчего ты в капоте до сих пор?

— Я все ждала тебя.

Неожиданность этого ответа даже умилила Родиона Павловича. Он обнял ее, улыбаясь, и сказал:

— Ну, тогда давай скорее обедать!

— А у меня сегодня обеда нет.

— Отчего? о чем же ты думала?

— О чем я думала? о массе вещей. А есть мне просто не хотелось. Если хочешь, это была с моей стороны даже маленькая хитрость. Мне сегодня так скучно, сама не знаю почему. Вдруг мне страшно захотелось отобедать с тобою в ресторане. Я знаю, что ты не очень-то любишь со мной показываться, и потому я хотела сделать так, чтобы ты поневоле пошел.

— Отчего же в таком случае ты еще не одета?

— Для того, чтобы ты не сразу догадался о моей хитрости.

— Как в армянских загадках?

— Вот, вот.

Перейти на страницу:

Все книги серии Кузмин М. А. Проза

Комедия о Евдокии из Гелиополя, или Обращенная куртизанка
Комедия о Евдокии из Гелиополя, или Обращенная куртизанка

Художественная манера Михаила Алексеевича Кузмина (1872–1936) своеобразна, артистична, а творчество пронизано искренним поэтическим чувством, глубоко гуманистично: искусство, по мнению художника, «должно создаваться во имя любви, человечности и частного случая».В данном произведении Кузмин пересказывает эпизод из жития самарянки Евдокии родом из города Илиополя Финикии Ливанской. Она долго вела греховную жизнь; толчком к покаянию явилась услышанная ею молитва старца Германа. Евдокия удалилась в монастырь. Эпизод с языческим юношей Филостратом также упоминается в житии.Слово «комедия» автор употребляет в старинном значении «сценической игры», а не сатирико-юмористической пьесы.

Михаил Алексеевич Кузмин

Драматургия / Проза / Русская классическая проза / Стихи и поэзия
Чудесная жизнь Иосифа Бальзамо, графа Калиостро
Чудесная жизнь Иосифа Бальзамо, графа Калиостро

Художественная манера Михаила Алексеевича Кузмина (1872-1936) своеобразна, артистична, а творчество пронизано искренним поэтическим чувством, глубоко гуманистично: искусство, по мнению художника, «должно создаваться во имя любви, человечности и частного случая». Вместе с тем само по себе яркое, солнечное, жизнеутверждающее творчество М. Кузмина, как и вся литература начала века, не свободно от болезненных черт времени: эстетизма, маньеризма, стилизаторства.«Чудесная жизнь Иосифа Бальзамо, графа Калиостро» – первая книга из замышляемой Кузминым (но не осуществленной) серии занимательных жизнеописаний «Новый Плутарх». «Мне важно то место, – писал М. Кузмин в предисловии к задуманной серии, – которое занимают избранные герои в общей эволюции, в общем строительстве Божьего мира, а внешняя пестрая смена картин и событий нужна лишь как занимательная оболочка…» Калиостро – знаменитый алхимик, масон, чародей XVIII в.

Михаил Алексеевич Кузмин

Проза / Русская классическая проза

Похожие книги