Подземный художник

Директор «Сантехуюта» справился с собой, потер ладонями лицо и пошел вдоль улицы. Старых домов, сложенных из почерневших бревен, с резными наличниками и причелинами, на улице оставалось всего три. Все они осели, покосились, скособочились, пораженные не внешней, а внутренней ветхостью, – так недуги скрючивают к старости прежде сильного и ладного человека. Когда-то избы были покрыты дранкой, а потом черным толем, который изветшал, порвался, и в прорехах теперь снова виднелась изветренная, темно-серебристая от старости деревянная чешуя.

Остальные дома появились уже после того, как Свирельников приезжал в Ельдугино в последний раз. Попалось сооружение под шифером, затеянное еще в ту пору, когда при советской власти площадь застройки строго контролировали, поэтому, обманув запрет, домик слепили трехэтажным, похожим на пожарную каланчу. А рядом сработали другой, побольше, обшитый неровной, плохо выструганной «вагонкой», какую начали после 86-го гнать кооперативы. Крышу выстлали тускло сияющим на солнце рифленым дюралем – это уже конверсия подоспела…

Встретились Михаилу Дмитриевичу и настоящие особняки, выстроенные из хорошего кирпича или обшитые новеньким белым сайдингом, покрытые добротной металлочерепицей. Правда, кровля кое-где вспухла и отслоилась, видимо, из-за бестолковости молдаван или западенцев, не приученных читать строительные инструкции, а может, из-за наших зим, на которые эта импорть не рассчитана. Перед одним особнячком с колоннами обнаружилась даже аляповатая парковая фигура – кажется, Афродита Милосская, но зачем-то с руками. Возле другого дома – стильного бунгало с затемненными большими окнами – высилась настоящая альпийская горка: камни, поросшие какими-то очень дорогими разноцветными лишаями…

Рядом с домами стояли автомобили, и чем роскошней постройка, тем дороже была машина. Это почему-то напомнило Свирельникову людей, выгуливающих собак: чем лучше одет хозяин, тем породистее его четвероногий друг. Правда, у одной покосившейся избы с полуискрошившейся кирпичной трубой был припаркован джип «Чероки».

«Наверное, купили участок и хотят строиться», – догадался Михаил Дмитриевич.

У него появилось странное ощущение: будто в ясной утренней картинке мира образовались какие-то странные, стивенкинговские дыры во времени и через прорехи видна та, давно исчезнувшая деревня детства, когда дома отличались друг от друга только цветом масляной краски, числом окон и резьбой наличников. Вот и этот уличный колодец с журавлем, к которому для противовеса привязаны старые чугунные утюги, явно оттуда же, из прошлого. Михаил Дмитриевич с опаской, оставшейся еще с тех пор, когда дед Благушин рассказывал про непослушного мальчика, утонувшего в колодце, подошел к срубу и осторожно заглянул за осклизлый позеленевший край. Внизу он увидел свое далекое лицо, искаженное волнистой судорогой от падавших сверху капель…

Свирельников вспомнил, как однажды, посланный за водой, утопил ведро и, конечно, поначалу боялся сказать. Дед Благушин дознался, взял когтистую «кошку» на длинной веревке, несколько раз пошерудил в колодце и зацепил-таки, но не свое, старенькое, оцинкованное, а новое, эмалированное. (Вот так всегда в жизни: ищешь свое, а цепляется чужое!) С этой находкой дед Благушин два раза прошел вдоль улицы, выкликая хозяев на крыльцо, но никто своих прав на ведро не заявил, наверное, его упустили рыбаки, пристававшие к берегу за колодезной водой. Это было в тот год, когда у Белого Городка села на мель, разломившись, нефтеналивная баржа и, казалось, на несколько метров от берега Волга густо заросла черной, радужно играющей на солнце ряской. Деревенские мужики после ловли протирали леску тряпочкой, смоченной в керосине. А до этого воду для питья брали прямо из реки…

Михаил Дмитриевич по шаткой лестнице, сваренной из водопроводных труб и листового железа, спустился вниз. Берег тоже сильно изменился. Прежде десятиметровый обрыв был рыжий, глинистый, поросший изредка мать-мачехой, желтой пижмой и розовым бодяком, а во многих местах зияли несколькими рядами норки, из которых то и дело стремительно вылетали стрижи. Теперь обрыв густо зарос березами, елками, соснами и ветлами, уже довольно большими – почти лесом. А под деревьями, спускаясь, Свирельников даже заметил грибы – сыроежки.

– Если найду «чертов палец» – позвоню Алипанову, – решил он.