Подземный художник

И вправду ведь, подумал Свирельников, люди похожи на грибы: тоже всю жизнь накапливают в себе разную дрянь, а потом вдруг становятся смертельно опасными. Ну, разве мог он десять, даже пять лет назад согласиться на то, что сделано этой ночью?! Никогда! А Тоня? Тоня?! Окуджавкнутая («Возьмемся за руки, друзья!») Тоня! «Климтоманка» («Ах, Юдифь! Ах, Саломея!..») Тоня! Разве можно было подумать, что она, истошно пристойная и укоризненно деликатная, «закажет» собственного мужа, хоть и бывшего! Между прочим, отца своего ребенка! И непросто «закажет», а снюхавшись, слизавшись с этой тварью Вовико, которого он вытащил из перестроечного дерьма и сделал человеком! А тот же Алипанов, героический борец с преступностью, он-то чего в себе накопил, если стал браться за такую работу?..

Свирельников, поставив корзину, присел на выступавшее из травы ржавое колесо сеялки. Он только сейчас задумался над тем, как теперь будет жить – после всего случившегося. Нет, не над тем, как все это переживет и как теперь потащит в себе смрад кровопролития: ничего такого он пока не чувствовал, так не чувствуют сразу после драки выбитый зуб или заплывший глаз. Нет, он думал о том, как организует и оснастит свою будущую жизнь. Ну, например, как назовет будущего ребенка. Мальчика или девочку. Обязательно сверится с книгой «Имя и судьба», потому что как назовешь – так и жить будет. Хотя, впрочем, вот Михаил значит «подобный Богу»! Хэ… Богу! А с другой стороны, Бог ведь тоже грешников и предателей нещадно наказывал! Нещадно!

Нет, лучше думать о другом! Где они, например, со Светкой будут жить? А жить теперь они обязаны очень хорошо, светло, даже идеально… Их жизнь должна стать чем-то наподобие светового занавеса в театре, чтобы за ним не было видно прошлого. Настоящая «сначальная» жизнь, нежная, верная, плодоносная, искупительная! Дом тоже должен быть светлый, белый. «Беговая», хранящая следы холостяцкого блуда, должна исчезнуть: продать и купить большую квартиру или лучше дом – сразу за Окружной, в каком-нибудь охраняемом «Княжьем угодье»! «Плющиху», конечно, оставить Аленке, а лучше поменять на равноценную квартиру в хорошем районе, чистую, незамаранную, где ничего такого не случалось…

Аленку надо беречь! Когда она узнает, что произошло, может натворить чего угодно. Нервная. Папина дочка, с самого детства у них были общие тайны и секреты от Тони: случайно разбитый стеклянный зайчик, которого берегли ко дню рождения «святого человека», или суровый вызов родителей в школу, скрытый от матери под обещание впредь уроки не прогуливать… Да мало ли! У них имелся даже свой тайный жест, означавший, что все должно остаться между ними, дочерью и отцом, эдакий конспиративный вариант детского «ротик на замочек». Чтобы подать сигнал, надо как бы случайно погладить указательным пальцем губы…

Тоня, конечно, чувствовала это и, раздосадованная, иногда говорила мужу: «Скажи своей дочери!» Однажды они с Аленкой, которая готовилась к наступлению регулярных дамских недомоганий, изучали, хохоча и дурачась, путаную инструкцию к тампонам «Тампакс». Застав их за этим занятием, жена даже растерялась, и на ее лице возникло выражение отчаянья от своей внутрисемейной ненужности.

– Вообще-то такие вещи девочке должна объяснять мать, – сказала она потом.

– Не злись! – отмахнулся Михаил Дмитриевич с великодушным превосходством. – Контрацепцию ты ей объяснишь…

– Да что им объяснять, – вздохнула Тоня. – Больше нашего знают. Презервативы в портфелях с тринадцати лет носят…

– Поколение Прези.

– Да, – кивнула она и с интересом посмотрела на супруга.

Но Свирельников все-таки переоценил свое влияние на дочь. Однажды, незадолго до ухода, когда им уже сполна завладела мысль о «сначальной» жизни, он с мимолетной длинноногой фотомоделью, в промежутках между сессиями подрабатывавшей индивидуальной половой деятельностью, выходил из ресторана и налетел на Аленку, которая вместе с подружкой облизывала витрины бутиков на Тверской. Директор «Сантехуюта» не растерялся и представил модель как своего адвоката. Он и в самом деле тогда судился с кем-то из поставщиков и нанял очень толковую адвокатессу, похожую, правда, на человекообразную моль и вызывавшую только деловые эмоции, переходящие в сострадание. Модель же была совсем другое дело! Дочь внимательно посмотрела на «адвоката» с бюстом порнозвезды и макияжем роковой разлучницы из мексиканского сериала, потом, глянув на отца, понимающе усмехнулась. Садясь в машину, он подал тайный знак – прикоснулся пальцем к губам: мол, маме ни слова! Аленка еле заметно подмигнула.

Поздно вечером Михаил Дмитриевич, вылюбленный «адвокатессой» до самоощущения яичной скорлупы, пришел домой и застал непривычную картину: жена и дочь сидели за кухонным столом, как две подружки, ведущие под кофеек задушевную костеперемывочную беседу. Антонина посмотрела на воротившегося мужа с молчаливым всезнанием, наклонилась и что-то шепнула на ухо дочери. Мерзавка в ответ прыснула.

– Вы чего? – спросил он, поняв, что выдан с потрохами.

– Я? Ничего… – ответила жена.