Подземный левиафан

Уильям посочувствовал шурину и пригласил его с собой перекусить гамбургерами. Сейчас не время для гамбургеров, отрезал Эдвард. Что, если Уильяма снова заметят и ему придется уходить через канализацию? Через два дня батисфера должна быть спущена на воду обязательно. То, как и почему они собираются доработать аппарат, в океанариуме не понимают и смотрят на них косо. Чем быстрее они начнут, тем лучше. По словам Гила, его устройство уже почти готово. Он полон решимости. Стоит им поколебаться, и они наверняка потеряют Гила. Он готов отправиться в плавание хоть в цветочном горшке. И добьется своего, а они присоединятся к Пиньону в его клубе неудачников.

Уильям со всем согласился. Со всем без исключения. Чем раньше они выступят, тем лучше — это верно. Если ему придется скрываться, они узнают об этом. Он просто исчезнет. После этого от них потребуется только четко придерживаться плана. Если ему будет необходимо отсидеться в канализации, он найдет их в Сан-Педро. А если не там, то в Пало-Верде. Если же он не объявится и в Пало-Верде, это будет означать, что он в когтях каких-нибудь недругов — полиции или Иларио Фростикоса; в таком случае он все равно не сможет принять участие в экспедиции. Но подобный исход маловероятен, сказал Уильям. У него есть книга Пен-Сне. На карте он нашел небольшой сток-проход, соединяющий лабиринт с бухтой. В три часа пополудни отлив самый низкий, так что может быть легче?

Эдвард покачал головой. Ему все таким уж легким не казалось. Слишком многое могло пойти не так, как думалось. Но, как бы то ни было, от Уильяма требовалось одно — сидеть тихо. Притаиться. После восхода солнца он не должен высовывать носа наружу.

Уильям не возражал. Превращусь в летучую мышь, сказал он. В вампира, для которого убийственны солнечные лучи. Однако сейчас он собирается пройтись к Питеру в «Высший класс», съесть там двойной чизбургер, жареную картошечку и запить все черничным молочным коктейлем.

Эдвард с сомнением покачал головой — на душе у него было тяжело. Он не знал, что его пугает сильнее — тучи, сгустившиеся над Уильямом, или его оживление, которое, как всегда, проявилось не в самое подходящее время.

Ночью поднялся ветер и зашумел ветвями пальм, высаженных вдоль Стикли. Под неровными порывами широкие и сухие пальмовые ветви шелестели то громче, то тише, то и дело вырывая Уильяма из объятий неглубокого сна. Он постелил себе на полу и не то чтобы спал, а то и дело задремывал и примерно каждые полчаса просыпался и принимался ругать ветер. Просыпаясь, он клялся себе, что если через пять минут не заснет, то зажжет лампу и будет читать, наплевав на опасность, но неизменно каким-то образом опять погружался в чуткий полусон, так ни разу и не взглянув на фосфоресцирующий циферблат карманных часов.

Примерно около двух пополуночи он начал сожалеть о том, что заказал чизбургеры с луком, — вполне предсказуемый итог. У стены рядом с ложем Уильяма стояла недопитая бутылка с теплым пивом, но вместо того чтобы залить огонь в гортани, пиво, казалось, наоборот, раздуло пламя. Дома в аптечке у него стояла бутылочка «Ролэйдс» — с пятью сотнями таблеток, — и в два тридцать, не в силах вспомнить, как провел минувшие полчаса, но готовый поклясться, что не спал ни секунды, Уильям перевернулся на спину и принялся подсчитывать, сколько бы он заплатил сейчас за пару чудодейственных таблеток цвета мела.

Ветер усиливался. Где-то неподалеку все хлопала и хлопала на ветру дверь, со всех сторон из ночной тьмы в комнату проникал настойчивый шорох растревоженных деревьев. Время от времени, но всегда внезапно, Уильям ловил ухом стук-скрип ветви вяза в оконную ставню. Каждый раз он испуганно вздрагивал и просыпался, задыхаясь, с яростно колотящимся сердцем, выныривая из неглубокого сна в полной уверенности, что кто-то пытается поднять ставню, что за окном вот-вот мелькнет знакомое лицо. Это лицо можно было увидеть сейчас же, едва закрыв глаза. Он снова принялся медленно уплывать в сумеречный сон, тянущиеся из ночи невидимые пальцы стучали в ставни, а бледное холодное лицо, каким-то образом смешавшееся с ветром, теперь уже не более чем дымка, облачко в форме лица, все смотрело и смотрело на него, выжидая и примеряясь. Донесшийся со двора стук ворвался в его сон, заставив это лицо рассыпаться на части.