Подземный левиафан

Он будет бежать до тех пор, пока не почувствует, что ноги отказываются нести его. Тогда, напрягая последние силы, он повернется и что есть духу ринется обратно — неприятелю навстречу, используя эффект неожиданности. Он разобьет ему голову фонарем… выбьет зубы. Выпростав правую руку из лямки, он перекинул рюкзак на левое плечо, затем, не останавливаясь, вытащил из кармана и раскрыл перочинный нож. Если у Фростикоса есть в жилах кровь, скоро он узнает, какого она цвета.

Он задыхался; каждый новый вдох давался все труднее. Через минуту-другую он свалится без сил. Батареи в фонаре садились, свет его сделался тускло-желтым и разгорался лишь ненадолго, если потрясти фонарь. В темноте, совершенно выдохшийся, он сделается легкой добычей. Пора. Уильям остановился и хотел развернуться, но пошатнулся, и поворот вышел медленным и неуклюжим, а еще через несколько шагов он понял, что его легкие вот-вот взорвутся. Он оступился и, шатаясь, долго не мог восстановить равновесие, потом остановился, вскинул фонарик и, изготовив нож, направил его тускнеющий луч в темноту, откуда пришел. Ощущая, как страх все больше завладевает им, он ждал, но из темноты ничего не появлялось.

Наконец он повернулся и, спотыкаясь, снова двинулся вперед. Как только он переведет дух, решил он, то снова побежит. Но и через десять минут он все еще медленно шел, горько сожалея о том, что, пролежав два часа в спальном мешке, не спал, а таращил глаза в темноту и ни капли не отдохнул. Фонарик совсем сдал и мог погаснуть в любой момент. Уильям встряхнул фонарик, оживив его немного, понимая, что очень скоро должен будет остановиться и заменить иссякшие батареи свежими, купленными на Спринг-стрит. Что будет означать минуту, а может быть и больше, полной темноты. А кто даст ему гарантию, что он сразу засунет батарейки в фонарик тем концом, которым нужно? Что, если он уронит батарейки или фонарик и придется Бог знает сколько ползать в темноте на коленях, чтобы найти все это снова? Но выбора у него не было. Свет уже почти погас, и очень скоро никакие встряски не вернут фонарь к жизни.

Сбросив со спины рюкзак, он нашарил в нем упаковку батареек и принялся зубами сдирать с нее целлофановую обертку, ругая себя за то, что не догадался сделать это час назад, чтобы заранее подготовиться. На секунду замерев, он прислушался, вообразив, что различает тихий скрип шагов в тоннеле за спиной. Он принялся лихорадочно ощупывать батарейки, отыскивая выступы на их концах. Пружина и лампочка вывалились из фонарика, упали и покатились по бетону, без сомнения направляясь к журчащему в шести футах в стороне по дну трубы ручью. Уильям опустился на колени и принялся шарить в темноте, содрогаясь от нарастающего ужаса и напряженного предчувствия чужой руки на спине. Отыскав принадлежности фонаря и зажав их в левой руке вместе со свежими батарейками, он широко, по дуге, взмахнул правой рукой с зажатым в ней цилиндрическим корпусом фонаря, выбросив иссякшие батарейки в тоннель. Втискивая свежую перемену батарей в фонарик, он напряженно прислушивался, силясь разобрать звуки шагов. Навинтив колпачок, щелкнул выключателем и, повернувшись, осветил тоннель. Он был один. Вокруг никого не было, всему виной было его воображение. Он закинул за плечи рюкзак и двинулся вперед, по-прежнему сжимая в руке нож, и только теперь вспомнил о фонарике-карандаше в рюкзаке. Он запаниковал. Растерялся. Нужно взять себя в руки и все хорошенько обдумать.

Примерно каждые сто футов или около того он проходил через пересечение тоннелей, стараясь держаться подальше от темных разверстых зевов справа и слева, даже если для этого ему приходилось шлепать по воде. Он методично светил фонариком в одну и в другую сторону, просто чтобы проверить, не притаился ли там кто-нибудь. И когда, подойдя к очередному перекрестку, Уильям повернулся и привычным движением направил фонарь в сторону — доктор стоял там, довольно далеко за следующим пересечением, но это несомненно был Фростикос. Определенно не плод сбитого с толку и измученного темнотой воображения. Уильяму даже не пришлось щипать себя. У него просто не было на это времени. Он сорвался с места как ужаленный и, забыв о всех планах рукопашной с Фростикосом, о том, как хотел успокоиться и взять себя в руки, бросился наутек.

Он был для них попросту игрушкой — мышью в чулане. Они устроили на него охоту для собственного развлечения. И то, что теперь он об этом знает, дела совершенно не меняло. Он бежал и бежал вперед, точно обезумев. Надежда на то, что ему позволят добраться до цели, теперь испарилась. Его хотят загнать, заставить сдаться. Каким образом Фростикос ухитрился его обойти? Проскользнул мимо в темноте, пока он возился с батарейками? Гадать было бесполезно. Но доктор стоял там, в перпендикулярном тоннеле, это точно был он.