Подземный меридиан

Она была растрогана вниманием начальника шахты к рабочему, благородством их отношений, наконец, самим фактом рождения сына у такого славного парня, каким показался ей Баринов. Она только никак не могла понять, как это такой красивый, скромный молодой человек может не нравиться бригадиру? Селезневу сказала: «Хорош брат у Дениса Баринова и похож на него — как две капли воды. Я, правда, Дениса издалека со сцены видела да ещё на портретах, когда его в областной Совет депутатом выбирали. С приятной усмешкой и, видно, с характером парень».

Селезнев задумался. Его карие подвижные глаза вновь устремились в пустой угол кабинета. Как бы рассуждая сам с собой, сказал:

— Да, хороший парень Святослав. Редкой души человек. Впрочем, Бариновы все таковы. Потом предложил Марии:

— Хотите, съездим к старику Баринову. Посмотрите, как он живет, а если пожелаете, останетесь у них на все три дня. На зеленой заезженной «Волге» они ехали по главной улице горняцкого поселка. Невдалеке от ворот шахты догнали молодого отца, нагруженного подарками. Селезнев кивнул ему, и Святослав Баринов, отвечая начальнику шахты, чуть не выронил мишку. Маше очень хотелось повернуться, взглянуть ещё раз на младшего из династии Бариновых, но чувство такта её удержало.

Старика Мария и Селезнев нашли у пивного ларька — «гадюшника», как назвал потом сам Егор Афанасьевич это питейное заведение.

— Петрович!.. Свежее пиво! — встретил Баринов начальника шахты. И косо, но без зла и без любопытства взглянул на Марию, стоявшую у дверцы машины. В голосе его и в движениях не было ни суеты, ни лести, — он, так же как и его сын, младший Баринов, говорил спокойно, с чувством своей силы и достоинства.

Маша подивилась молодому блеску темно–синих глаз — они, так же как и у сына, излучали добродушную приветливость, были настежь открыты перед человеком, и все–таки, несмотря на это, Маша не могла долго выдержать бариновского взгляда: казалось, строгий учитель смотрит ей в душу, слышит и знает все её тайные мысли.

— А мы к тебе, Афанасьич, — сказал Селезнев.

— Милости прошу, сейчас и пойдем.

Мало–помалу их обступили люди, большею частью шахтеры с «Зеленодольской», — и кто из них посмелее, здоровался с Селезневым, кто предлагал кружечку, а кто–то кричал Маше:

— Идите сюда, девушка, мы вас пивом угостим. Не стесняйтесь. Мы здесь, как немцы и чехи, пиво все пьем, разве что только столбы воздерживаются.

А щуплый пожилой человек в клетчатой рубашке, видимо принявший не только пива, но и ерша, протиснулся к Баринову, взмолился:

— Афанасьич, голубчик! Скажи ты им, ради бога, был ведь я капитаном третьего ранга?.. Ну, скажи, — не верят, черти полосатые.

Кто–то из толпы гудел:

— Этак ты после пятой кружки и до адмирала дойдешь.

— Зря потешаетесь над человеком, — остановил шумевшего Баринов. — Правду он говорит. Я его сразу–то после войны и сам видел в морской форме.

Как есть капитан!

Баринов чокнулся с «капитаном», осушил кружку. И сказал ребятам:

— Бывайте, я пошёл.

— Просьба к тебе Афанасьич, — сказал Селезнев, когда они подошли к машине, — посели у себя Марию Павловну на три дня. Артистка она из нашего театра, ей шахтерский быт нужно изучать.

— Если, конечно, я вас не стесню, — смущенно проговорила Маша.

— Отчего же стесните? Места у нас много, живите на здоровье. — С минуту погодя обратился к Маше: — Значит, на сцене представляете?

— На сцене, — кивнула Маша.

— Ну что ж, ладно.

Ехали долго молча. Но потом Селезнев спросил старика:

— А правда, Афанасьич, тот… малорослый–то, капитаном был? Баринов ответил не сразу:

— Он хоть неказистый с виду, а духом человек сильный. Мне с ним и в деле случалось бывать. Может, помните, в Западной лаве кровлю гасили. Работа по колено в воде, духота, редкий больше недели выдерживал, а он — ничего, в другое место не просился. — И тихо, раздумчиво добавил: — Капитаном он не был, а на флоте служил. И не на корабле будто, а в береговой артиллерии.

— Врет он, выходит.

— Ну, не совсем врет, душа у него так устроена.

Пригрел у сердца голубую мечту и сам же в нее поверил. Душа яркого, значит, просит, вот он и выдумал капитанство. Далеко, непонятно и звучит хорошо: капитан!.. А что рядом, не в счет. Он однажды этот Вдовин, фамилия у него такая, в лаве над бездной повис. Схватился за электрический проводок и висит. Его током бьет, а он не охнет — только зубы стиснул и висит. Под ним, пожалуй, метров двести было — самолеты на такой высоте летают, а он минут десять висел на тоненьком проводке. Потом мы из уступа веревку ему бросили. Ишь ведь сила какая в человеке!.. Откуда берется?

Селезнев не перебивал Баринова, и Маша слушала, затаив дыхание. Она не могла понять, как это в лаве можно висеть, но, когда Афанасьевич сказал о самолетах, живо представила и высоту, и болтающегося над бездной человека. Ей снова захотелось взглянуть на Вдовина, услышать его притчу о капитанстве и вместе с Афанасьевичем заверить всех людей: да, да — был этот человек капитаном. Обязательно был!