Подземный рейд

За ее спиной прятался невысокий толстячок в черном костюме-тройке. На одутловатой лысой голове-тыковке хищно блестело легко узнаваемое пенсне в золотой оправе. Толстяк сжимал в руках древний «ППШ» с круглым диском. Учитель и его последыш-ученик были вместе. Несгибаемый Феликс шел твердой походкой прямо на патрульных. Лаврентий, наоборот, пригнулся и суетливо метался позади первого чекиста, постоянно меняя огневую позицию, водя стволом автомата из стороны в сторону, выцеливал невидимых врагов трудового народа.

Боевая двойка чекистов действовала тактически грамотно, прикрывая друг друга, готовая в любой момент открыть шквальный огонь. Щит и меч распавшейся Красной империи.

Хорошо узнаваемое лицо с козлиной бородкой прищурило левый глаз, словно прицеливаясь, и резко вскинуло правую руку с зажатым в ней вороненым «маузером».

Патрульные брызнули в разные стороны стаей мальков, спугнутых щукой. Кроме одного. Сержант схватился за сердце и мешком осел на пол. Сердечный приступ. Сколько лет прошло, а Феликс Эдмундович Дзержинский не изменил себе и по-прежнему исправно нагонял смертный ужас на добропорядочных граждан.

Патрульные не боялись сражаться с мутантами. Любой из них, не задумываясь, схватился бы с тварями один на один, без оглядки на возникшие обстоятельства. Но сейчас был не тот случай. Оживших призраков прошлого не убить и от них не убежать. Достанут цепкие лапы и на том свете. Подсознание позаботилось о рассудке хозяина. Сержант рухнул в темное спасительное забвение-омут, спрятавшись от инфернальных исчадий.

Может, это кажется кому-то забавным: идешь по подземелью, а тут – бац! Железный Феликс в тебя целится. Хана контре!

Появление основателя ВЧК и пламенного большевика рангом пониже из прошлого в настоящее объяснилось просто. За водопадиком был установлен переносной голографический проектор, который проецировал объемные движущиеся изображения, используя воду в качестве оптического увеличителя. Смелая задумка, умопомрачительный эффект! Потрясает до глубины души своим натурализмом.

В себя сержант пришел уже в реанимации: в мягкой госпитальной пижаме, с капельницей в вене и подключенный к кардиометру. Оглядевшись, патрульный убедился, что он еще на «этом» свете, а не на «том», и в ультимативной форме незамедлительно потребовал бригадного священника. Его посетило жгучее желание покреститься и уже не отпускало. В армии не все делается вовремя, но всегда оперативно.

После таинства крещения пострадавший на подземном фронте решил исповедаться. Спасая бессмертную душу, твареборец каялся в смертных грехах и мелких пакостях и почему-то очень не хотел попадать в ад.

Священник был удивлен: его паства в погонах любила бравировать своей отвагой и действовать напролом, без оглядки на последствия.

Днем раньше бригадный священник ни за что не смог бы заподозрить начальника патруля в способности произносить слова покаяния и молитвы. Служитель культа проникновенно спросил больного:

– Какой груз лежит на твоей душе, сын мой?

– Сегодня я лично видел, как распахнулись врата ада и оттуда вышли бесы. Вот вам крест святой, не вру, – новообращенный размашисто перекрестился. Он попытался приподняться на локтях. – Своими глазами лицезрел.

Священник скорбно вздохнул и поведал истинную подоплеку передряги, в которую угодили военные. Сержант замкнулся и надолго замолчал.

Патрульный обрел дар речи лишь после ухода священника. Он в ультимативной форме потребовал успокоительного, чтобы восстановить душевное равновесие. Кубик снотворного вкололи прямо через резиновую пробку перевернутой бутылочки раствора, к которой была присоединена капельница. Капля за каплей – и вскоре боец оказался в стране грез, где нет ни забот, ни тревог, ни демонов в кавалерийских шинелях…

Но перед тем как забыться тягучим сном, где нет места бесам из прошлого, сержант пробормотал заплетающимся языком: «Мне отмщение, и азм воздам».

После отправки товарища по оружию в госпиталь военные посовещались и решили извести андерграунд как класс. Если враг не сдается… и далее по тексту. Художников решили приравнять к браконьерам. А к этому классу нарушителей у армейцев было особенное отношение. Никакой жалости! Ни грамма снисхождения.