Рупп мимоходом бросил вздрогнувшей от неожиданности женщине, что ждет ее в той же столовой, что обычно. И тон его был так непринужденно спокоен, шаги так неторопливо уверенны, что все страхи как рукой сняло. Через полчаса она входила в столовую и, не глядя по сторонам, направилась в дальний угол, где обыкновенно сидел Рупп. Он поднялся при ее приближении, бережно снял с нее промокший платок и отяжелевшее от воды пальто и взял своими большими горячими ладонями ее посиневшие от холода неподатливые руки, и держал их, и гладил, пока они не стали теплыми и мягкими. Даже, кажется, подагрические узлы ее суставов стали меньше ныть от его дыхания, когда он подносил к губам ее пальцы; потом он сам взял поднос и принес с прилавка еду.
Мать смотрела ему в глаза и старалась уловить тревожную правду в той успокоительной болтовне, которой он развлекал ее, пока она, зажав ладонями горячую чашку, прихлебывала гороховый суп.
Грета изредка задавала вопросы, имевшие мало общего с пустяками, которыми Рупп старался отвлечь ее мысли. Но разве можно было отвлечь мысли матери от опасности, которую она видела над головой сына! И тем не менее, как ни велик был ее страх, как ни мучительно было ее душевное смятение, она ни разу не сказала ему того, что так часто думала, когда его не было рядом: может быть, довольно борьбы, может быть, смириться на время, пока не пройдет нависшая над Германией черная туча гитлеровщины? Словно отвечая ее угаданным мыслям, Рупп тихонько проговорил:
- Верьте мне, мама, совсем уже не так далек тот день, когда мы заставим рассеяться нависшую над Германией черную тучу фашизма!
- Ах, Рупхен!..
И не добавила ничего из того, что вертелось на языке. Ведь Рупп был не только ее сыном, - у него был отец, дело которого продолжал мальчик, у него был учитель - железный Тэдди. Она - мать. А разве не мать ему вся трудовая Германия?!
И Грета сжимала зубы, чтобы не дать вырваться стону тоски, когда приходила мысль: "Может быть, в последний раз?" Она не могла не думать этого, прощаясь с ним.
- Послушай, мальчик... Может быть, теперь тебе лучше переехать ко мне и ходить на работу, как ходят другие?
Рупп покачал головой:
- Нет, мама. Я могу понадобиться хозяевам в любую минуту.
Она была уверена, что дело вовсе не в хозяевах. Но если бы знать, что мальчик только боится за ее покой, хлопочет об ее безопасности?! Тогда бы она не стала и разговаривать, а сама пошла бы за его вещами и перевезла их домой. Но разве она не помнит разговоров на своей кухне, разве она не понимает, что такое явка?..
У Руппа так и нехватило духу сказать ей, что Франц Лемке с честью прошел до конца, а у нее не повернулся язык спросить, знает ли он об этом. Каждый решил оставить то, что знал, при себе.
Прощаясь, Рупп протянул ей маленький томик. Грета удивилась, увидев дешевый стандартный переплет евангелия.
- Зачем мне?
- Я не мог ее уничтожить. Это память об одном друге. Спрячьте ее для меня.
Она поняла, что переплет - только маскировка, и с тревогой взглянула на сына. Однако и на этот раз она больше ни о чем не спросила и молча сунула книгу в карман. Только дома, поднявши на кухне кусок линолеума, под которым когда-то прятал свои книги муж, Грета заглянула в евангелие: "Анри Барбюс. Сталин. Человек, через которого раскрывается новый мир". Грета раскрыла книгу: "...Он и есть центр, сердце всего того, что лучами расходится от Москвы по всему миру... Вот он, величайший и значительнейший из наших современников... Люди любят его, верят ему, нуждаются в нем, сплачиваются вокруг него, поддерживают его и выдвигают вперед. Во весь свой рост он возвышается над Европой и над Азией, над прошедшим и над будущим..."
Забыв о поднятой половице, Грета перебрасывала одну страницу за другой: "Нашей партии мы верим, - говорит Ленин, - в ней мы видим ум, честь и совесть нашей эпохи..." "Не всякому дано быть членом такой партии, - говорит Сталин. - Не всякому дано выдержать невзгоды и бури, связанные с членством в такой партии!"
Ее мальчик выдержит! Как отец, как Тэдди!
"Чтобы честно пройти свой земной путь, не надо браться за невозможное, но надо итти вперед, пока хватает сил".
Ее мальчик идет вперед. У него хватит сил дойти до конца. Как у отца, как у Тэдди, как у... Франца!..
Если бы кто-нибудь знал, как трудно ей, матери!..
Грета смотрит на последнюю страницу:
"...Ленин лежит в мавзолее посреди пустынной ночной площади, он остался сейчас единственным в мире, кто не спит; он бодрствует надо всем, что простирается вокруг него, - над городами, над деревнями. Он подлинный вождь, человек, о котором рабочие говорили, улыбаясь от радости, что он им товарищ и учитель одновременно; он - отец и старший брат, действительно склонявшийся надо всеми. Вы не знали его, а он знал вас, он думал о вас. Кто бы вы ни были, вы нуждаетесь в этом друге. И кто бы вы ни были, лучшее в вашей судьбе находится в руках того, другого человека, который тоже бодрствует за всех и работает, - человека с головою ученого, с лицом рабочего, в одежде простого солдата..."