Поджигатели. Ночь длинных ножей

Ответ Эберта, последовавший после недолгой паузы, определил дальнейшее в политике армии:

– Передайте господину фельдмаршалу благодарность правительства.

А самым смешным было то, что когда в Спа прибыли делегаты Центрального комитета Советов, майору Шлейхеру удалось их убедить в необходимости поскорее создать бюро солдатских депутатов в самой ставке. Это было важной победой: приказы ставки, требующие от солдат дисциплины и подчинения офицерам, стали скрепляться их собственными солдатскими депутатами.

У Гренера были основания потирать руки от удовольствия: «политический майор» действовал достаточно ловко.

Гаусс поймал себя на том, что при этом воспоминании он сам машинально потер друг о друга сухие ладони. Это движение прервало ход его мыслей. Ему даже показалось, что он напрасно все это вспоминает, что те далекие события не имеют никакого отношения к тому, в чем ему самому приходится принимать участие теперь.

Он оторвал взгляд от темного окна и достал новую сигару. Но по мере того как пальцы привычными движениями, без участия воли срывали колечко, обрезали конец сигары, зажигали спичку, всплывали все те же мысли. Только череда их стала быстрей. События сменяли друг друга. Вот Гренер дает установку: «Разбухшая миллионная армия может распадаться. Но офицерский корпус должен быть сохранен. Он должен существовать. Будущность Германии немыслима без этого ядра дисциплины и силы, без волевой энергии, заключенной в корпорации германского офицерства, без людей, умеющих командовать и повиноваться».

Много позднее в разговоре с Гауссом Гренер как-то сказал:

– Теперь вы согласитесь: нас спас приказ о разрешении образовать солдатские Советы?

Но вот наступили «критические» дни декабря 1918 года. Всегерманский съезд Советов принял решение об уничтожении погон, о запрещении носить оружие вне службы и, главное, о полном подчинении армии Совету народных уполномоченных, то есть правительству республики. Верховное командование запротестовало. Гренер заявил Эберту по прямому проводу:

– Господин фельдмаршал рассматривает решение съезда как нарушение обещаний, данных в первые дни революции.

– Позвольте, господин генерал… – пытается Эберт перебить Гренера.

Тот ничего не хочет слушать:

– Господин фельдмаршал объявляет это решение незаконным… Фельдмаршал, я и все главное командование ставят свою судьбу в зависимость от разрешения этого вопроса!..

– Прошу вас, господин генерал, успокоить господина фельдмаршала, – спешит заверить Эберт. – Мы должны попытаться ловкими переговорами уладить это неприятное дело.

Он просит Гренера приехать в Берлин на совместное заседание министров с Центральным комитетом Советов.

И вот 20 декабря берлинцы могли видеть, как по Лейпцигерштрассе, где расположено военное министерство, шагали генерал Гренер и сопровождавший его майор Шлейхер – начальник бюро первого генерал-квартирмейстера. Этот недавно еще никому не известный офицер стал фактически начальником политического штаба ставки.

На заседании Центрального комитета Гренер категорически заявил, что приведение в исполнение решения съезда повлечет за собою немедленный уход в отставку всего верховного командования. Это, в свою очередь, по его словам, приведет к неизбежному общему хаосу в армии, а значит, и в стране.

Социал-демократы добились принятия этого ультиматума и похоронили решение съезда…

Социал-демократы… Эберт…

Гаусс хорошо помнит эти фигуры. Командование не ошибалось, делая ставку именно на них. Стоит только вспомнить процесс Эберта, когда он возбудил дело против какой-то газеты, – Гаусс уже не помнит, против какой именно, но помнит, что газета была правая, – она обвиняла Эберта в том, что он был участником революции восемнадцатого года. Эберт запротестовал. Он заявил, что подобное подозрение бесчестит его и призвал в свидетели Гренера. Кто знает, послужило ли выступление Гренера к накоплению Эбертом политического капитала в социал-демократическом понимании, едва ли… Но что подозрение в революционности Эберта было снято – нет никаких сомнений.

– Мы стали союзниками в борьбе против большевизма, – заявил тогда Гренер. – Мы поддерживали телефонную связь по секретному кабелю, соединявшему ставку с канцелярией президента. Речь шла о том, чтобы вырвать власть из рук Советов рабочих и солдат. Десять дивизий должны были войти в Берлин. Эберт согласился с этим, дав одновременно согласие на стрельбу боевыми патронами. Мы разработали программу, которая предусматривала очищение Берлина после вступления в него войск. Этот вопрос также обсуждался с Эбертом, которому мы особенно благодарны…