Старушка долго молча смотрела на меня. Мимо неслись машины. У нее были такие очечки, за ними ее глаза были похожи на дешевые леденцы.
— Ну вот что, милочка, — сказала она. — Если вам надо в Скотленд-Ярд, тогда садитесь на 705-й. Сойдете сразу после Ватерлоо, а потом можете пешком дойти по Вестминстерскому мосту. Потом повернете на Виктория-стрит, по-моему, так.
Больше она ничего не сказала. Мы дождались 705-го, и, когда он подошел, я села впереди, а старушка поднялась наверх. Хотя она была старая и на первом этаже было полно свободных мест. Я чуть-чуть поплакала. Я сунула руку в пакет, где можно было тайком погладить Мистера Кролика, пока мимо в автобусных окнах проезжал Лондон, занимаясь своими делами. Я сошла слишком рано. То есть так всегда бывает на незнакомом автобусе, правда? Я сошла у вокзала Ватерлоо, а мне надо было через пару остановок. На вокзале Ватерлоо это и случилось. Я сходила с автобуса, шатаясь со своей палкой, и увидела сына.
Он держал за руку какую-то женщину. Женщина вела его к магазину. Точно, это был мой мальчик. У него были красивые рыжие волосы и хитрая улыбка. Он показывал на что-то в витрине магазина, и было видно, что ему очень хочется эту вещь. Может быть, это были чипсы «Скипс». Они всегда ему нравились. Я хочу сказать, дети же их любят? Видишь ли, Усама, они лопаются и тают на языке. Через секунду вся пустота во мне пропала. Произошла ошибка. Мой мальчик жив. Какое чудо.
Я пошла прямо через дорогу со своей палкой. В меня чуть не врезалось такси. Таксист нажал на тормоза и обозвал меня безмозглой дурой. А мне было наплевать. Я подошла к магазину и увидела сына. Он стоял ко мне спиной. Он стоял сам по себе и смотрел на шкаф с напитками. Женщина стояла у прилавка и покупала сигареты. Я подошла прямо к моему мальчику. Бросила палку и пакет. Обернула сына к себе, стала целовать его лицо. Взяла его на руки, крепко прижала к себе и вжалась лицом в его шею.
— Мой мальчик, мой славный, храбрый мальчик.
Сын кричал и пинался. И запах у него был не такой. Что не удивительно, по правде говоря. Вероятно, женщина неправильно его кормила. Сын у меня всегда был привередливым в еде. Он ел овощи, но надо было готовить именно так, как он любит. Или я это уже говорила?
— Бедный мой храбрый малыш. Теперь мама с тобой. Мама вернулась и никогда больше тебя не потеряет. Спорим, ты так соскучился по Мистеру Кролику, он тоже по тебе скучал. Мы через весь город прошли, чтобы тебя отыскать. Мы с Мистером Кроликом. У нас было долгое приключение! Мы ехали на 705-м автобусе!
И потом все пошло не так. Сына оттащили от меня. Только что он был у меня в руках, а через миг его держала чужая женщина. Она кричала, кричала на меня. Сын тоже кричал. Они оба были красные и кричали.
— Отдайте мне сына.
— Это не твой сын! — кричала женщина с акцентом. — Убери от него руки, сумасшедшая баба.
— Отдайте мне сына. Отдайте.
— Да это не твой сын! Ты что, слепая? Протри глаза, господи боже! Посмотри как следует!
Мальчик хныкал. Женщина поднесла его прямо к моему лицу и трясла его, как будто я не могла разглядеть, если его не трясти.
— Видишь? — сказала она. — Это мой сын. Правда, Конан?
По лицу мальчика текли сопли. И нос у него был не такой, и глаза не того цвета. Вдруг это стал не мой ребенок. Вдруг он стал совсем не похож на моего сына. Я никак не могла понять.
— Ой, боже мой, боже мой, не знаю, что на меня нашло, простите, ради бога.
Тогда женщина стала ругать меня на чем свет стоит, мальчик всхлипывал у нее на руках. Она никак не унималась. Я видела, как шевелятся ее губы, но ни одно слово не имело смысла. Я была как под гипнозом, все смотрела, как ее губы шевелятся, шевелятся, шевелятся на злом красном лице. Она была похожа на живого краба на рынке, у которых резинки на клешнях и злобные рты шевелятся, шевелятся, шевелятся.
Я повернулась, подобрала палку и пакет и вышла из магазина, тук, тук, тук, а женщина все надрывалась за моей спиной.
Может, ты думаешь, что потом стало легко, но на самом деле стало еще хуже. Потом я пошла по Лоуэр-Марш-стрит, сердце у меня колотилось, и теперь мне везде мерещился мой бедный мальчик. Я видела, как он садится в автобус, и входит в магазин, и идет по улице. И всегда я видела его спину, и всегда там была какая-то женщина, которая держала его за руку и уводила от меня. Он был во всех маленьких мальчиках Лондона.
Не знаю, как ты это сделал, Усама, но ты не просто разорвал моего мальчика на куски, ты еще и начал возвращать его назад миллион раз. Каждую минуту после этого я видела, как мой мальчик уходит с шикарными мамочками, и инспекторами дорожного движения, и девушками из офисов, которые пошли по магазинам в обеденный перерыв, и мне ни разу не показалось, что кто-то из них выглядит так, как будто может заварить ему чай так, как он любит. «Мороженое с шоколадной стружкой!» — хотела я крикнуть им. Я хотела сказать им, что он любил шоколадное мороженое почти так же сильно, как он любил своего папу, но нет смысла говорить что-то людям, когда ты буйнопомешанная, правда? Тебя не будут слушать.