Поединок

Во вторую нашу встречу Михаил Абрамович был преисполнен еще большей мажорности. Причиной этого, по его словам, оказались наведенные справки. Щавель, вызванный следствием, не имел ко мне никаких претензий и вместо конкретных показаний дал лишь невнятные: не помню, не знаю, не видел… Зато зампрокурора города, некто… — фамилия не зацепилась за извилины — ополчился на казанских не на шутку. Он, по словам адвоката, давно уже точит зуб на эту преступную группировку, одну из самых сильных и влиятельных в уголовном мире Петербурга. На недавнем брифинге в городской прокуратуре он обещал пересажать всех ее лидеров в самое ближайшее время. И вот одна из возможностей — подвернулась. По крайней мере в отношении Щавеля.

— Закроет он этого Щавеля с нашей помощью лет на десять, — мечтательно улыбаясь, предположил Михаил Абрамович. — И никакие деньги тому не помогут, никакие адвокаты…

Меня Михаил Абрамович призвал не бояться рассказывать следователю только правду — все, как было на самом деле. И о том, что стрелял в Щавеля, — тоже. Ну, стрелял, что тут поделаешь. В состоянии аффекта — есть такое понятие в юриспруденции, смягчающее вину обвиняемого. Мстил, как мог. Как сумел. В полном умопомрачении от горя. Суд во всем обстоятельно разберется — с Божьей и, разумеется, адвокатской, да еще и прокурорской, помощью, — и дадут мне года три. Может быть, даже условно. Здесь уже многое зависит от прокурора, но он как лицо заинтересованное много не запросит. Ему главное — упечь Щавеля. А по этому делу я пойду уже как потерпевший или даже свидетель обвинения…

Следователь строчил свои бесконечные бумаги, не слишком-то интересуясь подробностями убийства Настюхи, хотя каждый допрос я начинал с возвращения именно к нему. В конце концов однажды меня посадили в черную «Волгу» и вместе со следователем и еще двумя типами — не то охранниками, не то понятыми — несколько часов возили по той самой трассе, кажется Киевской, на которую в тот злополучный день бандиты свернули по дороге в Пушкин. Трассу я признал, но поворот с нее — так и не смог. Методом слепого зондирования «Волга» съезжала в грязный снег почти с каждого из этих поворотов, похожих, как близнецы, но нигде я так и не увидел лесочка, смахивающего на тот, в котором произошла трагедия. Наконец, решив, как видно, что я морочу ему голову или пытаюсь пустить следствие по ложному пути, а может — просто выгораживаю себя этими выдумками про убийство, следователь дал команду о возвращении в «Кресты».

Адвокат был огорчен безуспешными поисками не меньше моего. Но, в отличие от меня, присутствия духа не терял. Он вдохновенно продолжал уверять меня, что следствие — еще не правосудие, а вот-де на суде справедливость и восторжествует в полной мере. Ведь зампрокурора, напомнил, заговорщицки подмигнув, Михаил Абрамович, ведет собственное расследование. Которое не оставит бандитам никаких иллюзий.

Меня смущало, что я не смогу заплатить адвокату не только приличный, но и вообще никакой гонорар. Но едва я заикнулся об этом, Михаил Абрамович зашикал на меня. Хлопоты по моей защите ему оплачивала коллегия адвокатов, но даже если бы о вознаграждении не стояло и речи, Михаил Абрамович, по его словам, вызволение мое из беды в сложившихся обстоятельствах считал бы делом чести. И действовал бы безвозмездно. За идею…

В камере у меня к этому времени уже появился постоянный собеседник — Федор Иванович. Мы делились с ним впечатлениями от допросов, строили догадки и предположения о продвижении следствия по нашим делам, вспоминали избранные эпизоды вольной жизни… От Федора Ивановича у меня не было тайн, я рассказывал ему обо всем. И про Настюхино убийство тоже. И лишь только о моем покушении на уголовного авторитета я не рассказывал никому в камере, в том числе и Федору Ивановичу. И молил Бога, чтобы этот факт, если он станет им известен, не произвел среди сокамерников своеобразный ажиотаж.

Опер

Преступники, как и вообще люди, — разные. Бывают отпетые — клейма негде ставить, а попадаются и ступившие на этот скользкий путь по неосторожности или волею слепого случая.

Я часто вспоминаю Лебедева — жалкого наркомана, укравшего в одном из отделений Московского РУВД пистолет, из которого потом выстрелил в бандита. Я видел этого Лебедева после задержания. Самое большее, на что он способен, да и то лишь ради денег на наркоту, — это мелкое мошенничество. Поэтому его версия об убийстве какой-то девушки в районе Киевского шоссе по пути к повороту на Пушкин едва ли может оказаться чистым враньем. За всей этой мозаикой фактов маячит здравая логика. Ну к чему, действительно, было этому Лебедеву обращаться в милицию? Ведь не мог же он знать о существовании сданного кольта… И отсутствие помощника дежурного — случайность. Неужели он рассчитывал обезоружить ментов? Бред. Ему просто подвернулся этот ствол благодаря их халатности. И он, видя, скорее всего, безразличие или даже ощутив прессинг со стороны законных своих защитников, решил учинить самосуд. В самом что ни на есть состоянии аффекта. Вот это действительно похоже на правду.