Поединок

Евдокия медленно встала, пытаясь справиться с приступом страха. Ей становилось дурно от одного воспоминания о днях минувших. Она вышла из здания Зотова бастиона в расст- роенном состоянии, не помня, как дошла до своей кареты и села в неё. Кучер, зная, что хозяйка приходит часто грустная, не дожидаясь команды, поспешил увезти Евдокию подальше от Санкт-Петербургской крепости. Евдокия немного успокоилась, и задумалась. И в эти раздумья вкрались воспоминания. Каким солнечным и теплым было начало сен- тября 1716 года. Тот редкий момент, когда генерал-адмирал Апраксин неожиданно при- был домой. Он был изрядно измотан, поскольку уже долгое время руководил крейсерски- ми операциями русского флота против шведов в Финском заливе. Но Петр Первый вызвал его в Петербург, и у него появилась возможность немного отдохнуть в своем любимом до- ме, спроектированном Доменико Трезини, и в 1716 году, перестраиваемом уже в третий раз. Работы по перестройке дома были почти закончены, и хозяин, оказавшись в Петербу- рге, придирчиво осмотрел получившийся результат. Ему доложили, что его соседи Ягужи- нский и Чернышёв тоже приходили посмотреть на работы, и остались под впечатлением. Но тогда, для юной Евдокии этот сентябрьский день стал памятным на всю её жизнь, не только потому, что домой вернулся отец. Апраксин, желая показать свой дом-дворец во всей красе, затеял богатый прием. До принятия указа Петра Первого «О достоинстве гос- тевом, на ассамблеях быть имеющем» оставалось два года, но это никого не останавливало в желании организовать праздник. Конечно, первым кто увидел этот перес-троенный дом, был государь, но на следующий день, или вернее вечер были приглашены разные знакомцы Апраксина, которых в доме-дворце почивали приказной и померанцевой водкой во внушительных стаканах. В отличие от князя-кесаря Федора Ромодановского, где данцигскую водку подавал ручной медведь, генерал-адмирал любил угощать сам, и пока не уговорит иного гостя, не отступит. Федор Михайлович в любом деле был увлекающимся, напористым, азартным человеком, возможно, поэтому под его командованием в знаменитом Гангутском сражении6 с таким треском были разбиты шведы. Юной Евдокии нравилось смотреть на это странное действо угощение очередного гостя водкой, которое кончалось радостным возгласом отца и троекратным целованием. Кто была она в этом роскошном доме? Это случилось, когда Федор Михайлович руководил строительством кораблей в Воронеже. Там он столкнулся с некой девушкой Дарьей, отец которой был из непашенных крестьян 7 – ремесленников и трудился на вер- фи. Дуня была их незаконнорожденной дочерью. Позже, когда этот дом был построен еще только из дерева, Федор Михайлович взял Дарью с дочерью в дом служанкой. У него не было иных законных наследников, и государева служба занимала много времени, поэтому в очень редкие минуты отдыха Апраксин не гнушался разговаривать с Дуней о разных вещах. Она была смышленой, и сама выучилась читать и писать. По отцовской милости ей было разрешено пользоваться его библиотекой. За что юная Дуня всегда была благодарна. Там в этих книгах, она открыла для себя целый мир, пытаясь читать не только на русском, но учить другие языки. И вот, в этот сентябрьский день 1716 года, ей было позволено присутствовать на приеме, который устроил Федор Михайлович. Дуня тихонечко наблюдала за гостями из-за бархатной шторы. Тогда ей было всего шестнадцать лет. Большое количество гостей смущали юную душу. Но любопытство брало верх. А платье, которое было у неё на такой случай, казалось ей прекраснейшим нарядом, и ничего, что оно скромное серое шерстяное платье с цветным шитьем, пошитое с учетом моды. Для неё это был настоящий праздник. Звучал англез, затем контрданс, кто-то расположился на резных стульях для разговоров, несколько человек весело танцевали, слышался смех, шутки. Молодых женщин было не много, но они украшали прием своим грациозным и нарядным видом. Дуне тоже хотелось танцевать, но она смущалась, оставаясь в своем убежище за шторой. Вдруг в зал вошли двое. Один стройный двадцати двух лет черноволосый молоденький мужчина с точеными изящными чертами лица в черном новом гродетуровом кафтане с золотым шитьем, и другой лет двадцати четырех, высокий, юркий с какой-то особой внутренней усмешкой витающей вокруг него. Заметно было, что его кафтан без шитья поношен, но чист. В этот момент в Дуне взыграла отцовская кровь, и она почувствовала в себе азарт, и откуда-то, взявшуюся храбрость. Дуня опрометью подлетела к столику с померанцевой водкой, схватила два стакана, поставила на серебряный поднос и поспешила к пришедшим, пока её отец был занят другими гостями. Корсет помогал ей справиться с волнением, но все придуманные ею слова приветствия тут же разлетелись, когда она подняла глаза на незнакомца в черном кафтане с золотым шитьем. Он был восхитительно красив и юн. Взгляд его серых глаз смотрел из-под длинных черных ресниц. Молодой мужчина лукаво улыбнулся, своей красивой безупречной белозубой улыбкой, явно наслаждаясь, произведенным впечатлением.