Когда Джентри Ли, например, подпирает дряхлеющего Кларка в проекте под кодовым названием «Артур моет Раму», их «совместные» романы-кирпичи («Сад Рамы», «Рама явленный» и др.) уже совершенно нечитаемы: там нет даже наукообразной основательности, присущей одному Кларку. Когда маститый Том Клэнси для «Игр власти» берет в соавторы Мартина Гринберга, а для цикла «Оперативный центр» задействует Стива Печеника, читатель смело может не раскошеливаться: якобы-общий итог оказывается вялым, анемичным, переполненным разжижающей мозги банальщиной. Когда в пандан к умирающему Роберту Ладлэму берется Гейл Линдс (роман «Фактор “Гадес”», в русском переводе – «Дом Люцифера»), можете быть уверены, что полученный продукт и близко не лежит с «Рукописью Ченселлора» или «Идентификацией Борна». Кстати, примерно такой же продукт получился, когда компанию к тому Ладлэму, уже покойному, навязался более-менее знакомый читателю Эрик Ван Ластбадер, сочинивший жуткое «Возвращение Борна» (по-русски издан в «Эксмо»)... Однако стоп: о компании усопших – в правиле пятом.
Пока же мы добрались только до правила третьего. Итак, вот оно. В тех случаях, когда авторами фантастического романа значатся два мэтра, то результат, скорее всего, будет
Скажем, произведения вроде «Принеси мне голову прекрасного принца» Шекли—Желязны (само название уже пародийно отсылает к известному фильму Сэма Пекинпа) оказываются даже не постмодернистской шалостью, а просто китчевой шуточкой в весе пера. Кажется, был всего один случай, когда два самодостаточных автора объединили векторы усилий в нужном направлении – так родился своеобразный, пусть и не без издержек, роман Успенского—Лазарчука «Посмотри в глаза чудовищ». Однако их следующий роман «Гиперборейская чума» доказал, что возможно лишь единичное исключение из правил: «чумное» творение оказалось не романом, но лишь «собраньем пестрых глав», не смешных и не печальных...
Правило четвертое. В тех случаях, когда надпись на корешке возвещает об уникальном соавторстве забугорной звезды с нашей восходящей, читатель может не сомневаться:
Прежде чем назвать последнее, пятое, правило, напомним один анекдот. Не в меру любознательный профессор литературы спрашивает на экзамене у замороченного студента: «Если бы у вас была возможность, с каким бы великим писателем, живым или мертвым, вы бы хотели встретиться?» Вздрогнув, студент отвечает: «Лучше бы, конечно, с живым». В отличие от героя анекдота, современные тандемщики скорее предпочтут себе в соавторы маститых покойников – благо усопший не спросит и не накажет... Итак. В тех случаях, когда на титульном листе книги соседствуют фантасты живой и мертвый (будь то Роберт Говард или Эдмунд Гамильтон), российским читателям, совершив крестное знамение, следует
Поединок крысы с мечтой
Происхождение русских фамилий, в основе которых оказываются слова с отрицательно-оценочными значениями (Дураков, Золотухин, Поганкин и т. п.), этимологи объясняют, по большей части, древними языческими верованиями, согласно которым даже всесильных богов можно обмануть: если назвать свое чадо какой-нибудь уничижительной кличкой, то силы добра, глядишь, и помогут убогонькому, а злые силы не станут связываться с этакой дрянью и оставят младенца в покое. Напротив же, если родитель занесется в гордыне своей в гибельные выси и даст ребенку имя с большими претензиями, то каверзам ревнивых богов не будет конца. Этим, кстати, и объясняется гибель «Титаника»: силы небесные, углядев в красивом имени опасный намек на пересмотр итогов незапамятных битв богов с титанами, от души жахнули по кораблю огрызком айсберга... Так о чем это я? Ах да: о названиях фантастических книжных серий, сочинителям которых (и серий, и названий) уроки далекого языческого прошлого явно не пошли впрок.