Поединок с самим собой

Спускаясь с горы, Гродзенчук увидел, как грозный ленинградец взбирается на следующий подъем. Расстояние между ними казалось таким маленьким, что Гродзенчук даже испугался. Неужели просвет еще сократится?! Значит, он, сам того не желая, опять нажал? Ведь не может же чемпион без конца сбавлять темп? Что за странная тактика?

Вскоре черный свитер Вишняка исчез за горой. Гродзенчук легко обошел еще четырех соперников.

Он волновался, но вместе с тем ощущал огромный прилив сил. Укатанная лыжня словно сама несла невесомые лыжи. Он шел, уверенно отбрасывая одного противника за другим, волнуясь и радуясь.

«Что это со мной? — думал он. — Или ленинградец разжег во мне такой задор? Я словно и не устал!».

Все чаще и чаще видел он перед собой Вишняка. Тот, казалось, летел над дорожкой, но расстояние между ними все уменьшалось.

На двадцать пятом километре Гродзенчук еще издали увидел, как Костя сердито машет рукой.

«Чудной! — приближаясь к пареньку, думал Гродзенчук. — Чем он недоволен? Ведь я обошел чемпиона, а не он меня! Впрочем, Костя всегда хмурый!».

— Плюс двадцать! — отчаянно выкрикнул Костя. — Жми сильней!

«Зачем жать? Ведь ленинградец и так… проигрывает двадцать?»- удивился Гродзенчук и пронесся мимо.

А Костя бежал по снегу и хрипло кричал вслед:

— Демидов уходит! Бросай ты этого…

Так вот в чем дело? Гродзенчук чуть не затормозил на всем ходу. Так неожиданно, так нелепо и чудовищно было это…

Значит… Значит… Прославленный Вишняк… Да, подвел его…

Гродзенчук едва не кричал от яростной обиды.

Но когда же Демидов?… Когда он успел вырваться? Впрочем, — ясно когда! После восемнадцатого километра!

«Ведь я тогда сбавил темп! Да, равняясь на Вишняка! Ах, наивный младенец!» — Гродзенчук не мог простить себе этой оплошности.

Как он раньше не чувствовал, что ленинградец сковывает его, не отпускает от себя, мешает идти. Зачем он с ним связался? Подумаешь — знаменитость! И вот результат!

Но он еще свеж. Не все потеряно. Надо нажимать.

Гродзенчук яростно работал палками, вгрызаясь в крутой подъем. Две мысли стучали в мозгу: первая — отбросить Вишняка, не думать о нем, словно его и нет; и вторая — сколько секунд он проиграл Демидову? Нельзя ли достать его?

На спусках ветер звенел в ушах. Вот это темп! Так и следовало идти! Ах, глупец! На что ему сдался чемпион?!

На двадцать восьмом километре незнакомый бородач в дубленке гневно крикнул:

— Проигрываешь сорок Демидову!

Сорок секунд! Обида кипела в Гродзенчуке. Сорок секунд, а осталось всего два километра. Он еще свеж, очень свеж, но силы свои уже не удастся выложить. Они останутся в нем, как безмолвный упрек.

Гродзенчук бежал все стремительней. Никогда еще не шел он таким темпом. Он словно стелился над дорожкой. И все- таки знал — все потеряно.

С разгона вихрем обрушился он на красный финишный плакат и резко затормозил. И сразу услышал, как кто- то из судей сказал:

— …проиграл Демидову двадцать семь…

Дальше он не стал ждать. Закончившие бег лыжники неторопливо прохаживались по площадке, отдыхая. А он, сильно работая палками, заскользил с горы и без лыжни, по целине, мчался меж стволов.

— Так и надо! Так тебе и надо! Не трусь! Не иди на поводу у знаменитостей! — твердил он и, не жалея сил, в яростном темпе покрывал одну сотню метров за другой, словно стремясь хоть теперь растратить так бессмысленно сэкономленную энергию.

МЕКСИКАНЕЦ

днажды под вечер вышел я во двор и вижу: какой-то длинный парнишка с челкой в синих тренировочных брюках скачет через скакалку.

А невдалеке наши ребята в сквере сидят. И громко всякие ехидные замечания отпускают.

— Нашел работенку! (Это Венька).

— У девчонок подглядел! (Это Макс).

— Дыру в асфальте не протопчи! (Гриша).

— Дыши носом, парень! (Митя Галкин).

— Перебегать улицу перед близко идущим транспортом опасно! (Это Лека. Он всегда какую-нибудь чушь брякнет, но получается почему-то смешно).

А парнишка скачет себе и скачет: то на одной ноге, то на другой, то двумя вместе. Длинный, и руки длинные, и ноги. И будто даже не слышит насмешек. Скачет себе, и челка у него на лбу тоже скачет.

Ну, я-то сразу понял: боксер. У нас в секции тоже ни одно занятие без скакалки не обходится.

— Откуда этот чемпион взялся? — спрашиваю у ребят.

— А он вчера в тридцать седьмую переехал. Вместо Геньки, — говорит Лека.

Вскоре я познакомился с новеньким. Он в наш восьмой «в» стал ходить и в ту же боксерскую секцию при «Зените», где и я.

Мы даже вроде приятелями стали. Ну, не совсем приятели, потому что Женька уж очень молчаливый. Замкнутый какой- то. А я люблю, если друг-товарищ, так чтобы с ним обо всем потолковать: и о боксе, и об аквалангах, и о кино, и о девчонках знакомых.

Вообще, странный он, Женька.

Вот в школе, например, математик им не нахвалится. И физик тоже. И в самом деле, эти предметы он здорово знает. А по литературе — вечно троечки. И по истории.

— А, — говорит Женька. — Кому это нужно?! Так — стихи!

Это его любимое словечко; все ерундовое, никчемушное, все у него — стихи!