В лаборатории было тихо. Раймон и Роже читали, Мишель делал какой-то сложный анализ. Солнце светило прямо в окна, на белых шторах четко и зловеще чернели кресты решеток, на зелени линолеума, устилавшего пол, лежали скрещенные узкие полосы. «Светлая, просторная тюремная камера», — вдруг подумал Альбер.
Кажется, профессор Лоран подумал то же самое. На его сером, бескровном лице выразилось отвращение и тоска; он постоял на пороге, обводя взглядом комнату. Роже отложил книгу.
— Пойду приготовлю поесть, — сказал он. — Хорошо, что я вчера набрал продуктов на два дня. А то сидели бы сейчас голодные.
Раймон ушел вслед за ним. Профессор Лоран, волоча ноги, прошел по комнате, тяжело опустился в кресло у окна, откинул голову на спинку.
— Что нужно сделать, профессор? — спросил Альбер.
— Ничего. — Профессор Лоран пошевелился, достал Сиаль-5, проглотил крупинку. — Многовато на сегодня, но что поделаешь, слишком большая нагрузка на сердце и мозг… Мишель, все благополучно?
Мишель впервые повернул голову от своих пробирок:
— Поль просыпался. Он чувствует себя очень плохо. Франсуа еще спит.
— Что с Полем?
— Сердце работает слабо. И потом — у него что-то неладное с психикой. Он словно впервые меня видит и не знает, кто я такой.
— Плохо. Очень плохо. А что Пьер?
— Он очень встревожен. Не отходит от Поля.
— Ладно. Подождем, пока Поль снова проснется. Мишель, даю тебе срочное задание: самым подробным образом запиши все, что помнишь об окружающем. С самого начала, с первых минут. Пусть это будут отрывочные, неясные, неполные впечатления. Пусть ты не все осознал. Все равно — записывай то, что видел, слышал и так далее. Главное — подробность, последовательность, точность. Понятно?
— Понятно, — сказал Мишель, внимательно глядя на профессора. — Хорошо. Я все подробно запишу.
— Начинай это сейчас же.
— Хорошо. — Мишель явно колебался. — А если там будут личные мотивы, не относящиеся к делу?
— Какие личные мотивы? Я ведь прошу тебя записать все, что ты помнишь. Ты лично, с первого дня. Постарайся не путать последовательность восприятии, вот и все.
— Я многое видел и слышал, а понял, что это значит, только потом.
— Ладно. Напиши в скобках: потом я понял — это означает то-то и то-то. А сначала точно запиши: это я увидел, я услышал, я понял в этот момент, в этот день, а не в другой. Мне важно выяснить, как формировалось твое сознание.
Мишель Достал из шкафа пишущую машинку, пачку бумаги, уселся за стол в углу и, немного подумав, начал с удивительной быстротой стучать по клавишам. Профессор Лоран посмотрел на него и вздохнул.
— Все-таки в Мишеле есть какие-то нечеловеческие черты, — сказал он тихо. — И хорошие и плохие. Ни один человек не может в два дня выучиться так быстро печатать. Да, я думаю, и вообще не может. Мишель печатает быстрее самой лучшей машинистки, которую я знал. И не делает ошибок. То есть опечаток. Ошибки у него есть, и иногда очень курьезные: он не понимает многих простых вещей, потому что не жил по-настоящему.
— Профессор, вам надо лечь, мне не нравится, как вы дышите, — тревожно сказал Альбер.
— Да… Сиаль-5, конечно, не панацея, особенно если им злоупотреблять… — Лицо профессора Лорана подернулось синевой, он задыхался.
— Мишель! — позвал Альбер.
— В чем дело, профессор? — спросил Мишель, подходя. — Вы… вы больны?
— Мишель удивляется, видите? — Профессор Лоран слабо усмехнулся. — Я все время держался хорошо. Но сейчас, когда есть помощь, я позволил себе расклеиться…
— Вы слишком много ходили, говорили, волновались, — поучительно сказал Мишель, считая пульс профессора. — Пульс частит… перебои… Я сейчас сделаю вам укол. Сиаль-5 не принимали?
— Я принял сегодня уже три таблетки.
Мишель внимательно поглядел на профессора. Лицо его стало напряженным, словно он решал какую-то трудную задачу.
— Три таблетки? Но ведь вы знаете, что больше двух нельзя! Это же нелогично!
Профессор Лоран молча усмехнулся. Мишель еще секунду неподвижно глядел на него, потом пошел готовить шприц.
— Если дальше так пойдет, — тихо сказал профессор Лоран, — Мишель будет считать меня моделью, нуждающейся в переделке… Нелогические поступки, нечеткая работа тормозящих центров, физическая слабость… Вы слышали, как он объяснял, что я должен быть в глазах здешних обитателей всемогущим?
— Да. Но Мишель, по-моему, все больше склоняется к той мысли, что он сам по меньшей мере равен вам. В чем-то сильнее вы, в чем-то — он, а в общем — так на так.
— Да… возможно…
Мишель принес шприц.
— Что это? — спросил профессор Лоран.
— Не беспокойтесь, это то, что вам нужно, — сказал Мишель, помогая профессору закатать рукав.
— Ну что ж, полагаюсь на тебя, — сказал профессор, переглянувшись с Альбером.
— А теперь вам надо полежать, — сказал Мишель, сделав укол. — Мы вам поможем перебраться на диван.
Профессор Лоран со вздохом облегчения вытянулся на диване у окна. Альбер снял с него туфли, расстегнул пояс, накинул на ноги плед. Белая штора мирно колыхалась от ветерка, за окном шелестели деревья, и не хотелось думать о том, что от вольного ветра и майской зелени тебя отгораживает решетка добровольной тюрьмы.