Поединок с собой

С узенького диванчика, обитого темно-красной клеенкой, поднялся Поль и странной вихляющей походкой направился к ним. Лицо у него было перекошенное, будто от паралича. Мягкий, слегка скривившийся налево нос, рыхлые щеки, низкий покатый лоб, приоткрытые мокрые губы, маленькие тусклые глаза. Альбер невольно отвел взгляд от этого лица, словно принадлежащего постоянному обитателю психиатрической лечебницы.

– Сядь, Поль, – сказал Мишель, и тот послушно сел, положив длинные руки на колени. – Поль был задуман иначе. Он должен был сам расти. Все было сделано так, чтоб он сам рос. Конечно, быстрее, чем растут люди, и с помощью профессора. Он за четыре года стал такой, каким человек смог бы стать лишь в семнадцать-восемнадцать лет. Гормональный режим проверялся только на нем. Поль получился слишком эмоциональным, очень возбудимым. Поль, как ты себя чувствуешь после вчерашнего?

Поль криво улыбнулся, показав неровные желтоватые зубы.

– Скажи, Поль… Он не любит говорить. Его надо заставлять… Ну, скажи.

– Я хорошо выспался, – тихим скрипучим голосом сказал Поль. – Но у меня болит спина.

– Она всегда у него болит. Наверное, слишком слабый позвоночник… Посиди около нас, Поль.

– Я хочу к Пьеру, – проскрипел Поль.

– Не надо к Пьеру, сиди тут… Пьер на него почему-то влияет. Мы не можем еще понять почему.

– Я люблю Пьера, – криво улыбнувшись, скрипнул Поль.

– Это чепуха, – авторитетно заявил Мишель. – Любить можно человека, а Пьера – нельзя.

– Можно, – настаивал Поль. – Пьер хороший. А больше мне некого любить. Профессора я боюсь. А ты бессердечный.

– У меня искусственное сердце, – пояснил Мишель. – Так надежней. И легкие тоже. Профессор Лоран и Сент-Ив не хотели рисковать, они берегли мой мозг… Но это не значит, что я бессердечный, – сказал он Полю. – Чувства – это совсем другое.

– Ты даже не понимаешь, что значит любить. У тебя только мозг и есть, – сказал Поль. – А Пьер хороший, и он меня любит. Больше никто меня не любит.

– Вы слышите, профессор, как много он говорит? – Мишель с интересом смотрел на Поля. – Он развивается и усложняется.

– Я слышу. – Профессор Лоран снова подошел к ним. – А ну-ка, объясни мне, что такое любовь.

Поль растерянно зашевелился.

– Объяснить? Я не могу этого объяснить. Пьер лучше всех, вот и все! И он меня любит.

– А я? Разве я тебя не люблю? – спросил профессор.

– Вы? Нет! – Лицо Поля странно дергалось. – Вы хотите меня переделывать, я знаю. И Пьера тоже. А мы не хотим. Мы хотим оставаться такими, как есть. Иначе мы можем забыть друг друга.

– Что-о? – спросил пораженный профессор Лоран. – Черт возьми, Дюкло, слыхали вы что-нибудь подобное?

– Но это же нормальные человеческие эмоции, – робко сказал Альбер. – Если у Поля не только мозг, как у Мишеля…

Профессор провел рукой по лбу и отвернулся.

– Да, конечно… нормальные человеческие эмоции, – пробормотал он. – Нормальные эмоции… нет, просто мы слишком мало обращаем внимания на его мозг!

– Можно усилить и несколько изменить питание мозга, – вмешался Мишель.

– Это еще не поздно. Поль продолжает расти. Я записываю все данные.

– Почему ты мне ничего не сказал об этом?

– Вы считали, что Поль – неудачная модель, что его нужно переделать. Я с вами согласен. Но, может быть, стоит попробовать другую комбинацию питания. Он стал интересней. Но зато и опасней.

Поль быстро посмотрел на Мишеля и на профессора. Альбер готов был поклясться, что в мутноватых, невыразительных его глазах сверкнула ярость. Но он опустил глаза и снова улыбнулся своей жалкой, кривой улыбкой.

– Я всегда был лучше, – заскрипел он. – Я всегда любил Пьера. Вы просто не видели.

Профессор Лоран смотрел на него со смесью острого интереса и печали.

– Всегда? – переспросил он. – Даже тогда, когда вы с Франсуа хотели уничтожить Пьера? Ты помнишь это?

Расплывчатое лицо Поля задергалось, пятна на нем проступили заметней.

– Это был не Пьер, – с трудом сказал он. – Только мозг.

– Вот мозг ты ему и повредил. Поэтому он такой.

– Он хороший! – с вызовом сказал Поль. – Просто у вас не хватило на него материалов. Он в этом не виноват.

Он гримасничал, размахивал своими нескладными длинными руками. Альберу показалось, что Поль похож на развинченного, плохо воспитанного подростка. Профессор потрогал пульс Поля, завернул ему веки.

– Мишель, измерь ему кровяное давление, – приказал он.

Мишель достал аппарат, Поль покорно закатал рукав синей бумажной блузы, обнажая вялую пятнистую руку с четко проступающими, словно припухшими суставами.

– Верхняя граница – двести десять, нижняя – сто двадцать, – сообщил Мишель.

– Видишь, тебе вредно волноваться, – мягко сказал профессор. – Иди отоспись. Возьми Т-24, проглоти. – Он протянул Полю таблетку.

– Я просто полежу: я выспался, – упрямо возразил Поль.

Он побрел своей развинченной походкой в уголок за ширму. Пьер тут же поднялся и пошел вслед за ним; они уселись, обнявшись, и Поль принялся шептать что-то на ухо Пьеру. Профессор озабоченно поглядел на них.

– Да-а, вот так штука! – сказал о» и опять пошел к Франсуа.