Поединок со смертью

– Знаки – вещь хорошая, – грустно сказал Данила. – Но их нельзя искать. Они или есть, или их нет. Если есть – то не ошибешься, поймешь, что Жизнь дает тебе какое-то знание. А если их нет, то нельзя придумывать. Совпадения – часто только совпадения. Но если строить иллюзию, то получается, что ты и сам себя обманываешь, и других обманываешь. Нельзя. Потом будешь разочаровываться, винить. А кого винить, если ты сам все это выдумал?..

Данила подался корпусом чуть вперед, уперся локтями в колени и уронил лицо в ладони.

– Нет, неправда, – прошептал Павел, но в его голосе не было прежней уверенности.

– Павел, нельзя жить по придуманному сценарию, – тихо, почти неразборчиво произнес Данила. – Жизнь сложнее. Она непредсказуема. Бог дал человеку разум, но не вместо Себя. Понимаешь?.. Никакого интеллекта не хватит, чтобы сконструировать Жизнь. Да и нужно ли это делать? Не лучше ли позволить Ей – самой Жизни – войти в тебя, в твое существо, в твой мир?

– Это только теория, – сухо ответил Павел.

– Ты вот, – продолжал Данила, – про женщин говорил. Что они, мол, думают не о том, как жить , а о том, как устроить свою жизнь . Метко подметил. Молодец. Но ты посмотри на себя. Вместо того чтобы жить , ты только рассуждаешь о том, какая жизнь.

По лицу Павла скользнула усмешка.

– Думать – теперь не модно? – бросил он.

– Ты говоришь, – продолжал Данила, не реагируя на эти выпады, – что Олеся пытается жить «правильно», чтобы всем угодить. Тебя это раздражает. Хорошо. Ну а ты, Павел, ты сам? У тебя ведь просто другое «правильно». Тебе кажется, что надо этому миру сопротивляться. Это для тебя правильно . Протест индивидуальности. И я не говорю сейчас, что лучше, а что хуже. Я говорю о сути. Ведь это то же самое, знаки только разные – у нее «плюс», у тебя «минус». А поэтому поступки Олеси не делают людям больно, а твои – делают.

– И что с того? – огрызнулся Павел. Данила поднял на него глаза – тяжелый, усталый взгляд.

– А то… – весомо сказал Данила. – Ты ее обманывал.

– Кого?!

– Олесю.

– Как?!

– Тем, что выдавал желаемое за действительное, – уверенно сказал Данила. – Тем, что вместо живой, искренней любви предложил ей искусственную, муляж. Ты и вправду думаешь, что ты ее любил по-настоящему, сердцем?

Павел замер, он смотрел на Данилу, не зная, что ответить и как реагировать. Данила попал в самую точку. Не в точку даже, а в сердцевину, в самую суть. Он сказал Павлу правду, страшную правду – Павел обманывал. Он обманывал и себя, и, что самое страшное, ее – ту женщину, которая его полюбила, полюбила по-настоящему, несмотря ни на что. Полюбила так, как он не смог.

– Нет, – упрямо сказал Павел, почти не разжимая рта. – Я любил ее. Любил. И она это знала. Но она меня не любила, нет. Я доскажу.

Было лето. Мы гуляли в городском парке. Олеся шла медленно, внимательно глядя себе под ноги, словно цапля, высматривающая в болоте лягушек. И тогда я решил рискнуть. Я решил сказать ей главное. Если сейчас она ответит «нет» – то для меня это ничего не изменит. Но я буду знать, что пытался, что преодолел свой страх.

Тот, кто любит, всегда в выигрышном положении. У него нет выбора – любить или нет. Он в согласии со своими чувствами. Надо только победить свой страх.

– Я тебя люблю, – сказал я тихо.

Она посмотрела на меня странно, но без удивления, и ответила:

– Я знаю, – прозвучало просто и даже буднично. – Я всегда это знала. Ждала, что ты скажешь, но ты не говорил. Я уж решила, что все себе придумала, нафантазировала, а потом поняла, что ты не можешь не любить, что тебе это нужно.

Олеся сказала это так спокойно, так естественно и так нежно, что у меня сердце в груди зашлось.

– И мне не важно, как ты меня любишь, – Добавила вдруг она. – Просто мне очень хочется, чтобы ты меня любил.

И этим она разрушила все. Она сказала это так, словно бы в моей любви есть какой-то изъян. Но ведь это неправда! Нет, это в ее, в ее любви был изъян! И с каждым днем наших отношений, с каждым днем он становился все очевиднее, все яснее!

Стоило мне хоть на минуту задуматься, уйти себя, как Олеся тут же с тревогой спрашивала:

– Ты меня любишь?

Это повторялось постоянно, и я постоянно говорил ей – да, люблю. И то, что она красивая, и что мне с ней интересно, и что я не хочу быть ни с кем, кроме нее. Я все это ей говорил! Но в женщинах странным образом сочетаются ужасная самоуверенность и столь же скромный, неизлечимый комплекс неполноценности.

Однажды мы ходили в кино. Это был фильм моей любимой актрисой.

– Лучше ее быть не может, – сказал я, когда мы вышли из кинотеатра. – Я ее обожаю. У меня есть все фильмы с ее участием,

Олеся как-то странно посмотрела на меня, но ничего не сказала. Весь вечер она была грустной. Когда мы пришли домой, долго смотрела на себя в зеркало в прихожей и наконец произнесла с отчаяньем:

– Я такая толстая, неуклюжая, неизящная! Ненавижу свое тело! Я уже несколько лет давлюсь кефиром и овощными салатами, а все равно остаюсь коровой. И все эти мучения только ради того, чтобы не быть совсем уродиной…

Я подошел к ней сзади и обнял.