Свет, падавший из сеней, на какую-то секунду испещрил её поблёклое лицо резкими тенями, сразу как бы состарил её. Гладко зачёсанные набок волосы тускло блеснули. На ней сейчас было надето домашнее тёмно-вишнёвое платье без лифа, длинное, до щиколотки, с очень большим, даже для её комплекции, вырезом, глубоко открывавшим усталую грудь и всю в складках шею. Полные ноги были босы. Большой палец сильно выступал вперёд и был немного загнут – видно, косточки её сильно донимали. Уютно цвыркал сверчок за печкой. Я стала незаметно разглядывать комнату. На столике в углу стоял компьютер – похоже, первый «пентюх» с громоздким монитором. Девочка лет двенадцати, молча и ловко, двигала фигурки игры «в войнушку». Хозяйка вышла, какое-то время её не было, она занималась чем-то в сенях, и я, чтобы хоть чем-то заняться и не сидеть истуканом, подошла к девочке. Та, совершенно не обратив на меня никакого внимания, быстро закрыла игру и поставила фильм. Я посмотрела на чернобелый портрет Хэма на стенке, потом вернулась на своё место. Девочка по-прежнему не замечала меня. Но вот в комнату вернулась хозяйка, непринуждённо согнала меня с табуретки, услужливо подставив стул в цветастом чехле, ласково коснулась моего плеча и сказала, как бы подбадривая или утешительно:
– Дома всё же лучше спать, чем на вокзале. Я кивнула.
Она ответила с улыбкой:
– Ещё бы…
Потом вдруг остановилась и злобно посмотрела на дочь, лицо её вспыхнуло яростью.
– Опять?! – крикнула она и, подбежав к столику, рванула провод из сети.
– Мам, ну нельзя так компы выключать, надо санкционированно, – втягивая голову в плечи, несмело сказала девочка, обнаружив довольно красивый, почти уже женский голос.
Однако под строгим взглядом матери она тут же вышла из-за столика и легла на кровать вниз лицом.
– И зачем эту дрянь только выпускают! – ругучим голосом сказала хозяйка.
– А что она смотрела? – спросила я.
– Да эти дебильные фильмы… «про это».
– Что именно?
– «Основной инстинкт».
– Это классика.
– Классика? Это бредятина самая дешёвая! Что про эти инстинкты фильмы снимать? Разве что для психиатров да следователей по уголовным делам.
– Некоторые любят, – сказала я.
– Любят! Ещё бы не любили! Здоровых людей уже совсем скоро не останется. А ведь из-за этого тоже люди мозги ломают. Да, ломают, – с усилием повторила она, напрасно надеясь на мою поддержку. – И ещё как! А дети-то этого не понимают. Смотреть их, эти фильмушки, – всё равно что ковыряться в помойной яме. – Так сказала она, глядя в сторону дочери, и добавила: Помойка она и есть помойка, сколько в ней ни ковыряйся.
Я дипломатично промолчала. Ну вот, подумала я, конец идилии, теперь весь вечер будем ругать современные нравы и корить молодёжь – печальные плоды общения с массами. Раньше ты была другой, милая дама, мне так почему-то кажется… Однако она быстро остыла, снова принялась за хозяйственную суету и, казалось, совсем уже забыла о дочери и запрещённом фильме. Хозяйка двигалась быстро и ловко, где-то отыскала прошлогодние журналы, бросила мне на колени – полистать от скуки, потом достала свежую скатерть, ловко кинула её на стол, сдвинула его к стенке, зажгла газовую плиту и поставила греть воду в большой кастрюле. Из духовки полотенцем вытащила посудину с борщом, ловко разлила еду по тарелкам, низко наклоняя призывно пахнущий котелок и бережно придерживая расписной деревянной ложкой лезшую через край аппетитную гущу. Она так хвалила свой борщ, что я невольно улыбнулась. Женщины почти всегда с особым энтузиазмом рассказывают даже о самых простых блюдах, приготовленных своими руками. Будто это не еда, а родные и любимые дети…