Поединок в пяти переменах блюд

– Ну дайте же ему договорить! – вскричала Штефани. Бедный зайчик!

– Точно-ик! Есть же все-таки законы вежливости. Продолжайте, юноша! – умоляющим голосом попросил Себастьян.

– Ну ладно, kids, вы крепко под кайфом, вам уже сегодня это говорили? – Андре капризно вывернул губы. – Мне нужно немного feeling, понимаете? Эмоциональной feedback, [104]хорошие вибрации, иначе я не смогу говорить, ясно?

– Все хорошо, все хорошо, выкладывай дальше! – закричала Регина.

– О'кей, Джина, крошка, для тебя, только для тебя! Итак, – он зафиксировал взглядом Германа, потом Сибиллу, которая все никак не могла успокоиться, – моя концепция… э-э-э… это радикальное присутствие, я имею в виду латентность эстетики памяти, и поэтому, говоря точнее, моя концепция – виртуальная инсталляция…

Все. Финита. Сибилла и Герман больше не могли сдерживаться, сгибаясь от смеха, они ложились на стол.

Себастьян взирал на них словно через пелену. Редкий случай – кто-то смеется, когда он остается серьезным. Себастьян почувствовал облегчение, потому что его икота прошла. И тем настойчивее напоминало о себе то, что он иногда в шутку именовал «канализацией».

– Ну, если вы меня простите. – Он подался вперед и неуверенно поднялся, опрокинув свой стул. Стул с грохотом упал на паркет.

Пиво ему явно не пошло впрок. И что за осел, выпил залпом бокал. Это против его принципов. Себастьян наклонился за стулом. В какой-то момент показалось, что он потеряет равновесие, но он смог выпрямиться сам и поднять стул.

– Ну, а теперь… – сказал он.

Штефани в панике вскочила.

– Ох, Себастьян, дорогой Себастьян, я не уверена, что туалет свободен в этот момент, может, мой муж вернулся и занял его, он иногда так делает, правда, в самом деле уединяются там иногда, чтобы… чтобы помедитировать, в последнее время в нем появилось что-то отшельническое и… – Она говорила как в бреду.

– Дорогая Штефани, раз-з-решите мне… разрешите мне выразить свое уд-д-ивление по поводу того, с какой настойчивостью мне уже некоторое время пре-п-п-пятствуют в отправлении естественной потребности. Все, больше ни слова! – Он жестикулировал правой рукой, как дирижер при финальных аккордах. – Я иддду в туалет!

Штефани рухнула на свой стул.

– Да, конечно! – шепнула она едва слышно.

Себастьян бросил на стол грязную салфетку и неверными шагами покинул комнату.

– Неплохо нагрузился, правда? – сказала Сибилла и дружески подмигнула Штефани. Но та не обратила на нее внимания, сосредоточенно к чему-то прислушиваясь.

– Итак, что теперь? Вы хотите еще послушать об «исчезновении тела»? О «трансцендентности телепатического общества»? – раздраженно спросил Андре. Он поставил локти на стол. – Или о «коллективной Мнемозине»?

За столом стало тихо, но у него не было ощущения, что все ждут его объяснений, скорее все ждали чего-то определенного. Только Сибилла мысленно хихикнула.

– Ну ладно, тогда сначала немного заправимся, – надул губы Андре и открыл следующую бутылку пива. За столом по-прежнему сохранялась странная тишина.

Затем донесся звук, казалось, шедший из другого мира. Может быть, свист дырявых кузнечных мехов или хрип воздушного насоса. Все вопросительно переглянулись. Чуть позже в дверях появился и источник звука – Себастьян Тин. Согнувшись, держась одной рукой за ручку двери, он пальцем другой руки указывал куда-то в сторону прихожей. У него словно начался приступ астмы, замаскированный под смех и отягощенный тем, что безупречный серый костюм, этот обдуманный им со всей тщательностью ансамбль тончайшего сукна и изысканного кроя, перестал быть таковым, или, точнее говоря, на нем появилось пятно совершенно неподходящей окраски и к тому же в деликатном месте, на брюках, и это пятно ко всему прочему волшебным образом увеличивалось.

– Что случилось, Себастьян? – вскричала потрясенная Штефани. – Что с вами произошло? О Боже!

Вместо ответа Себастьян скорчился, словно под градом оплеух, и, изнемогая от истеричного смеха, попытался издать звук, похожий на «т» или «тх». Наконец в краткий момент затишья ему удалось произнести:

– Это – не «Т-т-их-х-хая ночь»!

Затем он направился к своему месту. Его смех перешел в стенания, и он упал на стул.

– Delay, все как в книжке, – ехидно заметил Герман Грюнберг.

– Герман, в самом деле, мы не должны смеяться, quel malheur! [105] – напряженным голосом вскричала Регина и пнула Андре, который, очевидно, хотел сказать какую-то дерзость.

– О'кей, о'кей. – Андре схватил веер Регины и безудержно расхохотался, закрывшись им. Сибилла нервно хихикала.

Затем стало тихо.

Себастьян еще немного повсхлипывал среди всеобщего молчания, затем обратился к окаменевшей на стуле хозяйке дома:

– Штефани, милая, я безутешен, ух, – приступ смеха чуть ли не начался сначала, но вскоре перешел в покаянный вздох, – но эта неп-п-приятность вынуждает… вынуждает м-м-меня покинуть ваше общество. – Он вытащил из кармана брюк полотняный носовой платок с монограммой, вытер пару слезинок со щек и высморкался. – К великому моему сожалению, я вынужден попрощаться…