Поединок. Выпуск 10

Мать жила в деревне под Киржачом и на днях прислала письмо, где делилась бедой: кипятком из опрокинувшегося самовара обварила ногу, просила прислать китового жира для заживления ожога, на Севере достать его проще. Да не так-то просто: китобойная флотилия поставлена на прикол. Однако знакомые рыбаки обещали достать… Выходит, никто ей теперь не поможет. У Володи даже слезы навернулись. Мало того что ожог, а тут еще и «похоронка» придет. Но слезы быстро высохли. До смешного не к месту подумалось вдруг, что Филантроп, маркер из бильярдной Дома офицеров, теперь не получит свою «пятерку». Кажется, этого жадного и хитрого старика зовут Филиппом. Но за вредность бильярдисты прозвали его Филантропом. На самом видном месте маркер вывесил угрожающий прейскурант:

«За порванное сукно — штраф 15 рублей. За сломанный кий — 6 руб. За расколотый шар — 5 руб.».

Этот расколотый и нарочно плохо склеенный шар — «семерку» — он выставлял всем новичкам и «накалывал» их на «синенькую». Под кием Кижича «семерка» разлетелась с первого удара. Пятирублевки при себе не оказалось, и Володя, не зная еще об уловке Филантропа, обещал принести деньги после полета.

Обороты последней на правом крыле турбины неудержимо падали… Бомбардировщик все заметнее заносило вправо, и Анохину все сильнее приходилось отжимать левую педаль — широкую, как совковая лопата. Чтобы уменьшить нагрузку на крыло, он сбавил обороты до предела…

Теперь, когда напряжение чуть спало, майор бегло перебрал маневры свои и «фантома». Собственно, маневрировал лишь истребитель. Он, Анохин, шел, не рыская по курсу, и без провалов. Объективный контроль это покажет… Летчик «фантома», должно быть, из асов. Новичок бы не подошел… Вот тебе и на старуху проруха. Черти его принесли! Рука у него дрогнула или на воздушном ухабе подбросило — разберись поди.

Филин подумал, что хвостовой стрелок, однофамилец Анохина, изолированный от головной кабины, еще не знает о пробоине.

— Командир, надо бы предупредить хвостового…

Анохин с минуту раздумывал, потом отрицательно покачал головой.

Филин снова выглянул в боковую форточку. Из пробоины выхлестывало горючее. Оно срывалось с крыла светлыми шариками…

«Вот теперь конец», — подумал капитан, и волосы под белым подшлемником стали мокрыми.

…Утром ничто не предвещало рокового исхода. Полет начинался так же, как и сотни предыдущих. Брезжила худосочная «холостая» — без солнца — арктическая заря. Из аэродромного автобуса выскакивали и разбредались по стоянкам пилоты с планшетами, штурманы с портфелями, все прочие — стрелки, радисты, операторы — с сумочками для шлемофонов и кислородных масок.

С густым, сочным ревом оторвался от бетонки самолет и ушел на разведку погоды. Остальные машины стояли с зачехленными кабинами и походили на ловчих соколов, которым до поры надели на головы колпачки. Их «девятку» уже готовили вовсю: расчехлили, вытащили заглушки, убрали из-под колес колодки; «технари» сметали голиками снег с плоскостей.

У входа на стоянку Филину всегда приходила одна и та же мысль: какая скучающая морда у самолета на земле; в небе она наверняка не такая.

В воздухозаборнике четвертой турбины трепыхался флажок невыдернутой заглушки.

— Кузьменков! — подозвал Филин наземного техника. — Это что?! На киле вздерну!

Прапорщик виновато шмыгнул и бросился вытаскивать злополучную заглушку.

Володя Кижич приставал к правому: просил поделиться секретом, чем перекрасить старую кожанку, и как лучше — щеткой или из пульверизатора…

Потом все дружно взялись за лопаты — раскидывать навалившие за ночь сугробы; поругивали тыл — разгребать на стоянке снег не летчицкое дело…

Морозило. Океан парил, и сильный боковик нес туман на взлетную полосу. Но для тяжелого четырехмоторного бомбардировщика, заправленного вперегруз для полета на «полный радиус», ветер этот был почти неощутим.

Анохин, чисто выбритый, как всегда, благоухал одеколоном «В полет». Для него бритье перед «большой работой», перед вылетом «за уголок» — за Скандинавию, — действо почти ритуальное.

Все сидели на местах и ждали подзадержавшегося на продскладе прапорщика Прокуратова. Дорофей Павлович с трудом бежал по стояночным плитам, волоча пухлую парашютную сумку. Бежать мешали меховые брюки и такая же толстая куртка. Поднятая цигейка торчала, словно боярский воротник…

Нет, добродушный румяный прапорщик не мог принести беду…

Потом пришел замполит в унтах с галошами, не знавшими грязи, и вручил второпях вымпел «Лучшему экипажу». Может быть, «зам» сглазил?

Филин добросовестно перебирал все утренние события, ища дурные предзнаменования. Это отвлекало от мыслей о пробоине и вытекающем топливе.

…Едва замполит спрыгнул на бетонку, как Анохин нажал кнопку, и нижний люк с зарешеченным иллюминатором бесшумно втянулся в самолетное брюхо, отсек экипаж от всего земного прочно, глухо, герметично.

— Люк закрыт! — объявил Филин. — Аккумуляторы включены. Магнитофон включен!