Поединок. Выпуск 14

Так и промышляли: китайцы женьшень ищут и оленя Хуа-лу в лудеву[6] ловят, панты снимают. А наши пантача отстрелом добывали. Но то и другое большого труда требовало. Ты нынче сам видел, сколько с оленем маеты, чтобы тут у нас в парке панты с него снять. Пока сыщешь! А ведь тогда тайга была не та. Без края, без троп. Оленю преград не было. Пойдет колесить — уведет невесть куда. Ходит, ходит пантовщик за хорошим пантачом, а там, глядишь, еще мазу даст, и вся охота пропала. Тяжелое было дело. Правда, зато, если забьет нескольких хороших олешков, настоящие деньги в кармане.

Занимались тем, что кому по душе. Кто — женьшенем, кто — пантами. Но был народ, которому не по сердцу было мучиться. Те действовали короче. Ни женьшеня, ни пантача искать не надо, коли совести нет. Уследи только китаезу-женьшенщика, когда он корешки собрал, или охотника-пантовщика — и на мушку. Все корешки, весь сбор пантов — все твое. Когда там с тебя спросится! Скорей всего, что в тайге никто никогда убитого и не найдет. Если больше недели он пролежит, и хоронить не надо: начисто зверье приберет. А ежели кто и наткнется, то язык придержит. Кому охота на пулю лезть?

Немало такого народу было: промышляли охотой без хлопот и без убытка. Впрочем, и это дело не такое простое, как может показаться. Женьшенщика нелегко уследить. Он знает, что беречься надо, и свои меры принимает. Ходит, ходит по тайге целое лето. Пойми — когда с корешком, когда пустой. А зря убивать его, без уверенности, что корешок при нем, расчета нет. Ведь если корешок еще не найден, грабитель сам у себя хлеб отнимет преждевременным убийством. А бывало и так. Старый женьшенщик корешок-то найти найдет, но не снимет, а только отметит условным значком: мой, мол. И уже другой женьшенщик его не тронет. А сам-то нашедший дальше как ни в чем не бывало пойдет, чтобы разбойника со следа сбить. А потом улучит денек и корень снимет. Или найдет да в укромном месте и схоронит. Ищи иголку в море. На многие хитрости люди пускались, чтобы корень от лихих людей спасти. Предпочитали: пускай пустого стукнет, лишь бы находка уцелела. Но Семенова провести было трудно. Зачем ему за охотником целое лето ходить, когда проще сделать можно? Ежели ты, например, к китайской границе женьшень носишь или панты в таежную фанзу для варки, то опытному человеку известно, где ты пройти можешь. Путей в тайге не больно-то много, хоть и широка она, как море. Стал Семенов на таких тропках работать. Пантовщиков и женьшенщиков он не трогал, а охотился на самих душегубов таежных. Как такого человека с награбленным уследит, стук его из-за дерева. Амба злодею! Чем добро по крохам-то собирать. Семенов сразу весь его улов брал. И трудов меньше, да и грех не тот: что за каждый корешок кровь проливать, что сразу за все одним убийством отделаться — разница. Двух-трех за лето стукнет — велико ли дело? А барыш огромный. Такую аферу развел, что подивишься. Тут у него один только страх был: как бы самого не уследили да не стукнули. Если бы поймали, и стрелять не стали бы: к дереву привязали бы муравьям на жратву либо живьем закопали. Но он свою линию вел умеючи. Когда же таежники поняли, в чем дело, и для Семенова гарью запахло, тогда он себе двух надежных парней в охрану взял. Народ в тайге знаешь какой был! Ни в бога, ни в черта! За деньги — что угодно. Вот и я с ним оказался. Горазд я был стрелять. Уж за мной — как за каменной стеной. Не глаза, а бинокль. За это Семенов меня и жаловал. Хорошие деньги платил. А только и я цену этим деньгам знал. Семенов очень осторожен был и долго одних людей при себе не держал. Боялся тех, кто много знает. Подержит подручного сколько надо — да на мушку. Был человек — спутник жизни, и нет его, концы в воду.

Засиделся я в подручных. Днем и ночью пули ждал. И действительно, поймал я Семенова однажды на таком деле: стрельнул он в меня. Да меня не так просто возьмешь, я завороженный. От пули его я ушел — и вон из тайги. Пришел к батюшке на село отсидеться, хотел он меня тут к крестьянскому делу пристроить. А какой из меня мужик? Ушел снова в тайгу, но уже по чистому делу, на зверовой промысел. Немного пушниной баловался, тигра бил, но больше насчет оленя. Хороший, полезный зверь олень. Очень нужен в хозяйстве. Большую с него пользу снимать можно, если толково дело вести. А мы не умели. Переводили зверя. Теперь вот правильно взялись. Огромное дело будет... Да без меня уж, верно. Стар я, браток, даром что рыжий. Да и неполный я человек. С той поры, с семеновской, нет-нет да и загорится внутри. Точно язва. А если бы не это, разве так бы я жил? Я бы, браток, всю тайгу теперь переделывал, новую жизнь строил.

Вдруг Чувель встал в лодке и, уставившись в темень, крикнул Ласкину:

— Эй ты, шалавый, куды прешь-то?