Поединок. Выпуск 15

Перед самой войной он пошел на повышение. И воинское звание поднялось до капитана РККА, и обязанности усложнились, и доверия стало больше. И вылилось доверие в миссию, возложенную на него, и заключалась миссия в проверке агентурной сети, в поисках звена, давшего слабинку, в определении надежности тех, из донесений которых и составлялась общая картина: Германия, вермахт, куда направится очередной удар. Петр Ильич легально появился в Германии и разъезжал по ней — в роли совладельца какой-то аргентинской фирмы. Проверка агентуры дала результаты плачевные, и осмыслить до конца результаты эти Петр Ильич никак не мог. Не решался. Кто арестован, кто работает под контролем немцев, а кто оборвал последнюю ниточку связи и ни на какие контакты не идет. Удручающие итоги, наводящие на тягостные размышления. Собственный анализ обстановки давал выводы обескураживающие, война близилась, начало ее Петр Ильич определил и московскому руководству доложил: 22 июня 1941 года. Заодно и поинтересовался: есть ли смысл проверять последний адрес, навещать человека, давно взятого под наблюдение? Все накопленное об этом человеке гласило недвусмысленно: обработан в гестапо, ждет визитера из Москвы, чтоб передать его службе безопасности.

Петр Ильич безмерно удивился, получив ответ Лично убедиться, идти, обязательно идти — вот к чему сводился приказ. Идти, уничтожив все документы, поскольку новые ждут его там, на явке. И считать этот приказ последним, новый канал связи он получит вместе с новыми документами.

Иными словами, вступать в контакт с человеком, ни имея никаких шансов уцелеть. А уж о новых документах и думать нечего.

Было над чем поразмыслить. Петр Ильич и раньше догадывался, что Москва к нему охладела. Обмен посланиями между разведчиком и Центром носит, как это ни дико, глубоко интимный характер, и сравнение с письмами влюбленных так и напрашивается. Задержка с ответом толкуется так, словно один из корреспондентов раздражен несуразностью эпистолии, полученной им. Каждое слово как бы пробуется на зуб, а перемена шифра наводит на мысль о сопернике или нарушенных клятвах.

Уясняя положение, в котором он оказался, Петр Ильич— со скрипом душевным — понял, что, возможно, кое-какие детали его германской жизни получили в Москве неверную, ошибочную трактовку. Но, вероятнее всего, его судьба — часть какой-то сложной операции, направленной на дезинформацию немцев. Или — чтоб провалом этим спасти другие жизни. Да мало ли какие планы строит руководство, у которого таких, как Петр Ильич, не одна дюжина.

Прибыв в южнонемецкий город, Петр Ильич не торопился выполнять безумный приказ, благо срок указан ему не был. Попивал баварское пиво, «договаривался о встречах с коллегами по торгово-промышленным делам. Обследовал между прочим квартал и дом, куда ему надлежало явиться, изучил все подходы к нему. По вечерам закрывался в номере гостиницы, выключал свет и погружался в размышления. О чем думал — можно только догадываться. Текли мысли, текла жизнь, некая сумма впечатлений, беспорядочный наплыв воспоминаний о днях минувших. И думы о дне текущем. Не уклоняясь от выполнения приказа, командир РККА Халязин хотел тем не менее жизнь сохранить. Он добыл, уже после обрыва связи, столько ценных сведений, что они, полагал он, должны стать достоянием Москвы. Об этом он думал. И о жене тоже.

Кстати, он был женат. Иначе и не могло быть при его профессии. Детей у Петра Ильича не было, жену в последний раз видел весной позапрошлого года. Она сохранила девичью фамилию, что было не редким случаем в жизни эмансипированных женщин тех времен, когда создавались тракторные бригады из амазонок и когда возникали ударные звенья грудастых свекловодов.

Супруга, видимо, ничем не отличалась от тех активисток, что мужей своих представляют обществу так: «Мой Халязин!..» Легко предположить, что девичьей фамилией исчерпались ее попытки стать самостоятельной. Покидать ей Свердловск ради освоения Дальнего Востока нельзя было: жалованье мужа она получала в госбанке, а там клиентов своих предпочитали знать в лицо и видеть их в один и тот же день месяца.