Поединок. Выпуск 15

Мы продолжали естественно жить в. неестественных условиях, по вечерам сходились, думали, спорили. Шестерка никак не хотела собраться на несколько часов в полном составе, но если бы вдруг и собралась, у нас не было бы времени подготовить покушение. Петр Ильич мрачнел с каждым часом, у него возобновился нервный тик. Мы никогда не влезали в дела Игната, но на этот раз спросили, как и какими силами ведется за шестеркой наружное наблюдение. Оказалось — не ведется, Игнат нацелил свою агентуру на лейтенанта с портфелем, намекнув, что в нем — золото. Все остальные сведения сами собой попадают в уши Игната, поскольку шестерка ведет себя шумно, хотя до сих пор так и не ясно, зачем припожаловала она в город. В «Хофе» поговаривали: некие персоны прибыли с некоторой ответственной миссией, но пока просто-напросто дурачатся, вырвавшись из Берлина на волю.

— Не по-немецки это… — проворчал Петр Ильич. И был прав. Настоящий штатский немец всегда привязан к учреждению, фирме, резервному полку, к которому приписан. С другой стороны, такое поведение служило прикрытием какой-то важной операции. Спросили поэтому Игната, что представляет собой его агентура, и Игнат честно признался, что его поляки — люди без всякой политической ориентации, им бы только немцев скинуть.

Через сутки обстановка прояснилась. Из штаба группы армий «Центр» прилетел подполковник, немедленно связался с лейтенантом из шестерки, в военной гостинице очистили третий этаж, намечалось какое-то совещание, где — неизвестно. Определилась и роль верзил: всего-навсего— шифровальщики. Карточные партнеры Петра Ильича преподнесли свеженькое: на совещание уже прибыл некий майор, привезли его, стащив с койки фронтового госпиталя, и по дороге так растрясли, что майору в здешнем госпитале обновляли гипсовую повязку. Восемь или девять офицеров отзывались с разных участков фронта на совещание, и никто пока не мог сказать, какова цель его и где оно будет происходить. Проговорился Химмель, при мне сказав, кому-то по телефону: «Где я им достану свежего пива? Да еще требуют светлого мюнхенского!.. Бочку!..» И пояснил мне: «Прикатили какие-то бонзы, устраивают совещание послезавтра, жажда их мучит, на шестнадцать человек — бочка настоящего немецкого пива. Смешно! До настоящего пива — девятьсот километров, оно скиснет, пока доедет…»

Наконец установили: шестерка собирается послезавтра, начало — в 10 утра, в полдень — скромненький обед, после чего фронтовики будут предоставлены самим себе, а шестерка отбудет из города самолетом.

Собрались и мы, накануне, в полдень. Расстелили карту города. Для совещания шестерка выбрала особнячок на Пястовской, до сегодняшнего дня пустовавший. Комендантский взвод стащил со второго этажа вниз кое-что из мебели, расставил в гостиной. Обед намечался во флигельке, посуду уже завезли, бочка светлого мюнхенского нашлась, ресторану при гостинице дали заказ: шестнадцать персон. Кое-кто еще не прибыл с фронта, их ожидали ночью или утром. У особнячка выставили охрану — часовой с винтовкой, смена через четыре часа. Улица тихая, по соседству такие же особнячки, заколоченные, незаселенные, утопающие в садах. Никаких признаков того, что совещание опекается службами безопасности, обнаружить не удалось. Шестерка сама лезла нам в пасть.

Была во мне вялость… Какое-то упорное нежелание думать. И нарастающее беспокойство. Уж очень все мы изменились за какие-то два дня. Петр Ильич обязан был профессионально дознаться, какова цель совещания. Но — не интересовался, как-то погас его интерес к таинственной встрече, а интерес эта необычная встреча представляла. Игнат не осыпал нас польскими своими прибауточками, все думал и думал. Одна Анна горячилась, призывала, пылко потрясая кулачком: «Взорвать их! Всех взорвать!»

Ее нельзя было держать в неведении. Ей надо было— при провале — срочно покидать город. Даже если труп обер-лейтенанта Шмидта и не будет опознан, через несколько дней спохватятся: а где уполномоченный Штаба Восточного Экономического Руководства? Шансов уцелеть было мало. И никто из нас не хотел признавать это прямо, стесняла женщина.