Поединок. Выпуск 15

Который день над лесом держалась белесая пленка облаков. Они медленно, но неудержимо темнели, превращаясь в грязные беспокойные тучи, и, спускаясь все ниже и ниже, наконец, остановились, зацепившись за острые верхушки елей. Похоже, теперь они будут стоять здесь долго — до тех пор, пока, пролив накопившийся дождь, снова не станут светлыми и легкими и смогут, вновь подняться высоко над землей, чтобы, продолжая над ней свой вечный путь, раствориться в глубокой синеве неба.

Только не очень-то верилось, что пора эта придет. Дождь шел долгий: нескончаемый и густой, но такой мелкий, что не падал вниз, как ему положено, а висел в воздухе Все кругом было мокро и холодно…

По бесконечному, казалось, болоту, заросшему низким кустарником и редкими больными соснами, брели три человека. Двое шли впереди, высматривая тропу, положив руки на карабины, висевшие на шее. Третий — Леня Коньков — сильно отстал. С огромным рюкзаком на согнутой спине, он переступал тяжело, рывками, на каждом шагу проваливаясь почти до колен в густую грязь, ненадежно прикрытую ржавой травой, среди которой вспыхивали иногда; не радуя, а раздражая глаз, ярко-оранжевые цветы сибирских жаркое.

Со всех сторон сумрачной пеленой окружал людей видневшийся вдали настороженный, но в общем-то безразличный к ним лес. Стояла глухая тишина. Только шелестела порой мокрая листва по одежде, противно чавкали сапоги, слышалось тяжелое дыхание.

Косой (он шел первым) отогнул рукав ватника, посмотрел на часы с компасом — их он отобрал у Лени в первую же ночевку вместе с документами и деньгами, — огляделся, выбирая место посуше.

— Левее надо забирать, я знаю, — хрипло сказал Чиграш и выругался, как плюнул.

— Знаешь ты, — зло отрезал Косой, — как парашу выносить.

Шли еще с полчаса. Воздух настолько пропитался влагой, что даже комары и мошка, посчитав погоду нелетной, отступились на время, попрятались. Для Лени это было большим облегчением — ведь руки его были заняты палаткой и казанком, а, прекрасный финский накомарник теперь тоже принадлежал Косому, украшая его грязную подлую голову.

Наконец им попался небольшой бугорок, покрытый твердыми кочками и мелким высохшим ельником. Леня едва доплелся до него, упал в жесткую траву. Полежал, собираясь с силами, перевернулся на бок и вылез из рюкзака.

Косой и Чиграш, прислонив к елке карабины, сели на свои полупустые сидора и свернули цигарки. Косой чиркнул спичкой, пустил густой, пахучий махорочный дымок и сплюнул в Ленину сторону:

— Кончай ночевать, доходяга. Еще на хлеб не заработал, а уж завалился.

Леня с трудом, со скрипом в суставах, встал и занялся костром, все время беспокойно оглядываясь и стараясь не поворачиваться спиной к Чиграшу. Тот, ухмыляясь всей своей круглой, опухшей рожей, курил, наблюдая за его работой. Ему очень нравилось поймать момент и неожиданно пнуть Леню сзади сапогом, сбить с ног, а потом долго, сипло кашляя, смеяться. Это было его любимое и практически единственное развлечение, которое он мог придумать.

Костер, несмотря на сырость, хорошо разгорелся. Леня подвесил над огнем казанок и котелок для чая, подбросил пару сучьев и, отойдя немного в сторону, стал ломать мокрый лапник для палатки. Скоро он еще сильнее вымок, еще сильнее замерз и направился к костру — вроде бы взглянуть, не закипает ли вода. На самом же деле — чтобы хоть чуть-чуть ухватить живого тепла, остановить знобкую, изматывающую дрожь в теле. Косой, мрачно смотревший в огонь, понял эту хитрость, недобро поднял голову — Леня послушно вернулся к лапнику и принялся настилать его, сильно стряхивая оставшуюся на ветках влагу. Потом поставил палатку, бросил в нее одеяла и, опустив полог, задернул шнуровку.

Чиграш, развалившись у самого огня, задрал ноги. Леня стянул с него сапоги, размотал мокрые, вонючие портянки, и расправив их, повесил на воткнутые возле костра колышки. Чиграш грел ноги, шевелил грязными пальцами и кряхтел от удовольствия.

Сейчас они будут ужинать, а Леня пока отдохнет, погреется. Позже, если ему что-нибудь оставят, он тоже поест…

Чиграш протяжно рыгнул и бросил ложку в казанок, неуклюже полез в палатку. Они задернули полог, поворочались, пошептались, и Косой, прерываясь зевком, сказал.

— Завтрак чтоб до света был, понял?

Ответить не нашлось сил. Леня вяло соскреб со стенок казанка пригоревшие остатки каши, допил чай, вымыл посуду и стал устраивать ночлег для себя. Своего спальника, к которому привык за многие годы как к надежному другу, он тоже лишился в первую ночевку, получив взамен, как собака подстилку, кусок промасленного, драного брезента, в котором везли карабин. Леня ухитрялся и стелить его и укрываться им, пробовал даже натягивать у костра по северному способу, так романтично описанному его любимым Джеком Лондоном. И конечно же, несмотря на всю свою опытность бывалого туриста, отчаянно мерз по ночам.