Поединок. Выпуск 15

Леня, недоумевая, противно холодея сердцем, расстегнул карман штормовки и достал пластиковый пакет, перетянутый резинкой, где были его паспорт, охотничий билет и деньги.

Косой взял пакет, не торопясь, развернул, посчитал деньги, сложил аккуратно в пакет, полистал паспорт и… бросил его в огонь.

Леня вскочил и тут же упал от сокрушительного удаpa в лицо. Приподнялся на враз ослабевших руках и получил еще два пинка по ребрам.

— Легче, — сказал Косой. — Он нам здоровенький нужен. Чтоб хорошо ходил и много носил. Вся любовь. Вот что, парень, попал ты в хорошие руки и, если не будешь рыпаться, останешься цел и многому научишься, понял? Задача твоя простая — делать, что велят, и побольше помалкивать. И вся любовь. Дай-ка, Чиграш, его перданку.

Косой вынул из ствола патрон и, привстав, сильно ударил ружьем по ближайшей ели, зашвырнул обломки в кусты. Чиграш заржал и сделал вид, что бросает патрон в костер, и, когда Леня в испуге откатился в сторону, пинком вернул его на место.

Леня, хотя и был отчасти готов к чему-то плохому, все еще ничего не понимал, кроме страха, ничего не чувствовал. Все, что произошло, казалось ему кошмарным сном, когда вдруг ясное небо закрывается, словно резко упавшим занавесом, зловещими тучами, и под ногами угрожающе разверзается мрачная бездна, и безобразные, беспощадные в своей жестокости чудовища тянут когтистые лапы, а ноги становятся ватными и руки слабыми, как у младенца… И хочется тогда упасть, в детской надежде крепко закрыть глаза, и будь что будет — может, проснешься, а может, и так беда минует.

— Дело твое, парень, худое. Бежать тебе некуда и жаловаться некому — тайга кругом. Здесь свой закон, здесь медведь хозяин, — продолжал Косой, выворачивая Ленины карманы и вытряхивая вещи из рюкзака. Он отложил то, что ему понравилось, остальное отбросил в сторону. — К тому же наследил ты здорово, когда лодку крал. Дурной ты, оказывается, — лодка-то, между прочим, казенная, и сети в ней были колхозные, значит, совершил ты не просто кражу, а хищение соцсобственности. Да еще, как я слышал, права свои на моторку на берегу, где лодка стояла, обронил, растяпа.

— Прямо кино, — захлебнулся смехом Чиграш, пристегивая к поясу Ленин охотничий нож. — И в магазине ты, парень, наследил здорово, когда кассу и водку брал. Прямо бандит какой-то, а с виду — приличный. Алкаш.

— Так что, если хочешь жить и жить на свободе, — слушайся, чего тебе скажут, делай, чего прикажут. Вся любовь.

— Хватит валяться, — добавил Чиграш. — Станови палатку как следует, отдыхать будем. Песню нам потом споешь. Про. костер догорающий, про тропу там, про любовь. Мне сильно нравятся такие — в электричке слыхал.

Лежа на земле, готовый плакать от страха, унижения и бессилия, так невероятно вырванный из привычного места в жизни, Леня и не пытался собраться, взять себя в руки. Избалованный безопасностью, постоянной уверенностью в том, что и дальше все будет идти так же гладко, как и прежде, он не находил в себе даже капли мужества, чтобы воспротивиться той жестокой силе, которая вдруг стала на его пути, подчинила, без особого труда сделала из человека жалкого раба.

Леня приподнял тяжелую голову. Косой в это время разворачивал брезентовый сверток. В свете костра блеснул смазанный затвор карабина. «Вот почему они боялись лететь самолетом, — мелькнула у Лени мысль. — Да теперь уж все равно». Косой тем временем порылся в мешочке с махоркой, выгреб горсть патронов и, обдув их, вложил в магазин, приставил оружие к той самой ели, о которую он разбил Ленино ружье.

Леня вскочил, охнув от боли в груди, схватил карабин и, передернув затвор, дослал патрон в ствол.

Чиграш шарахнулся в сторону и присел. Косой даже не пошевельнулся.

— Ну? — сказал он спокойно. — Стреляй.

Леня вскинул карабин, направил его прямо в лицо Косому.

— Ну, стреляй, стреляй, — спокойно, словно давая дружеский совет, проговорил Косой. — Сопля ты. Ведь даже этого не сможешь. Скажи: «Руки вверх!» — и веди нас в милицию.

Леня бросил карабин на землю и разрыдался.

— А теперь, — так же спокойно продолжал Косой, — подними ружье, поставь его на место, стань на колени и извинись. И скажи громко: «Я сопля».

Леня, всхлипывая, поднял карабин, обтер его и повесил на сучок.

— И все?

Чиграш опять оказался сзади, подождал немного и, схватив Леню за шею, стал гнуть его к земле, пока он не коснулся ее коленями.

— И все?

— Я сопля, — честно сказал Леня.

Так началось его рабство, которое он принял безропотно, без борьбы. Впоследствии, долго и трудно размышляя, Леня признался себе, что фактически началось оно гораздо раньше. Но вместе с ним начался и его долгий и трудный путь к себе…

Разбудила его обильная струя, злорадно пущенная Чиграшом на брезент.

— Еще раз проспишь, ханурик, морду умою, — сказал тот, застегивая штаны.

Косой выбросил из палатки Ленины ботинки — он всегда забирал их на ночь, чтобы Леня не пытался бежать. А куда тут бежать? У него даже патрончик из-под валидола с аварийным запасом спичек отобрали.