Поединок. Выпуск 17

Ни Заруба, ни сопящий рядом Кривцов не успели заметить, как, словно из придорожной пыли, едва освещаемой тусклым фонарем, возникло трое людей. Двое в каких-то странноватых одеяниях, с тюрбанами на головах, в долгополых рубахах навыпуск поверх широких коротких штанов, заправленных в резиновые сапоги. У того, кто стоял ближе к Хасану, за плечом угадывался обернутый, дулом к земле автомат. Старик торопливо закланялся, что-то едва слышно забормотал и, прикладывая руки к груди, толкнул задом ворота. Двое афганцев, а за ними и высокий черноволосый мужчина в спортивном костюме с «дипломатом» в руках растаяли в темноте двора.

В глубине телятника звонко брякнуло железо по железу.

— Тихо, черти! — выкатил грозно глаза Заруба.

— Это не мы, товарищ майор, — зашептал кто-то в темноте. — Теля цепью по ведерку…

— Подержать не можете? — не сумел сразу погасить раздражение Заруба. — Тихо! — Он снова приник глазом к щели.

Один за другим в хижину Хасана прошли афганцы, затем не спеша тот черноволосый в спортивном костюме с чемоданчиком, а сам Хасан долго стоял на крыльце, придирчиво изучая тишину и мрак ночи. Приоткрыв дверь внутрь, он что-то гортанно крикнул на таджикском, и через некоторое время на крыльце появилось некое странное существо, все закутанное в разноцветные, поблескивающие в свете фонаря одеяния.

— Кажись, баба, — тягуче удивился Кривцов.

— Не возьму в толк, зачем ему понадобилось выставлять на улицу свою ханум? Мешает разговору или рассмотрению даров, а?

— Черт их разберет…

— А может, и за улицей поглядывать — вот невезуха…

— А собака-то у него есть?

— Днем бегала. Визгливая, сволочь! — Заруба протянул руку и наугад повел по стене, нащупывая рацию. Щелкнув клавишей, он вполголоса произнес: — Я — второй! Гости дома. Замыкаем кольцо вокруг Джалки. Повторяю: кольцо! Как поняли?

Сквозь шорох эфира донесся ослабленный расстоянием голос пограничного офицера, докладывающего о том, что команда принята.

Заруба на мгновение представил себе, как вокруг кишлака тихо поднимаются с земли, выкарабкиваются из-за камней, вылезают из кустов ребята из пограничного отряда и медленно начинают сжимать оцепление.

— Патрон в патронник! — почти не таясь, скомандовал Заруба. — По одному к дувалу. Да маскируясь, пригибаясь, бегите. Марш!

Заруба, согнувшись в поясе, придерживая бьющий по бедру автомат, первым ринулся через улицу. За ним, вытянувшись цепочкой, устремились остальные. Один за другим они беззвучно исчезали в узкой полоске густой, как чернила, тени. Заруба, провожая легким шлепком ладони по спинам, подталкивал офицеров — те прыжком вскидывались на почти двухметровую глиняную сыплющуюся стену и, взмахнув в воздухе ногами, переваливались во двор старого Хасана.

— Первый, второй, третий… — За стеной охнула старушка и, тихонько причитая, осела на землю, увидев похожих на шайтанов, в арбузообразных огромных шлемах людей, перескакивающих дувал. — Четвертый… пятый…

С пятым вышла неувязка. Грузный, неуклюжий Талыбов завис над дувалом — лежа животом на стене, он замер в равновесии, не в состоянии ни упасть вовнутрь, ни вывалиться обратно наружу. Тяжелый бронежилет, надетый поверх куртки, делал его еще более неловким. Точный пинок Зарубы помог ему свалиться туда, куда было надо. Рывок, подтягивание — и наконец сам Заруба, запачкав штаны побелкой, спрыгнул на какую-то грядку.

— Что с бабкой? — сразу же спросил он.

— Норма. Как увидела — зажала от испуга рот ладонью и молчок… Тут псина какая-то еще крутилась, как бы не затявкала.

— Где она? — озираясь, покрутил головой Заруба.

— Вон под ящиком сидит. Ловкая стерва! Ишь глазищами водит!

— Я ей повожу — пусть только пискнет! Все к дому! Двое к двери, по трое к окнам. Оружие наизготовку. Ждать команды.

Пробравшись через кусты, Заруба осторожно приблизился к небольшому окну в толстой стене хижины. Гости сидели за столом и с наслаждением тянули зеленый чай из пиал. Хасан начал «прилаживать на полу коврик — дело шло к утру, наступало время намаза.

— Где «спортсмен»? — зашептал на ухо вездесущий Кривцов. Ничто, наверное, в жизни не могло убить в нем любопытства и любовь задавать всякие относящиеся и не относящиеся к делу вопросы.

Сейчас, при свете люстры, «спортсмена», как окрестил его Кривцов, было видно преотлично. Это на самом деле, как и ожидалось, был Рустямов. Заруба впервые видел его «живьем». На фотографиях, которые были сделаны перебежчиком за месяц до перехода для какой-то своей надобности, он выглядел куда хуже. Тогда он отличался поразительной худобой, и лишь глаза в глубоких провалах глазниц сверкали сквозь глянец фотоснимка пронзительными буравчиками. Теперь он казался вполне респектабельным — пополнел, отрастил густые пышные усы, волнами курчавилась шевелюра.

— Ишь, разъелся на пакистанских харчах, — съязвил Заруба и тотчас засвистел, задрав голову к небу, утренней радостной пичугой. С той стороны дома и от двери ответили.