Поединок. Выпуск 17

Но пока он садился в машину и запускал мотор, сознание того, как они отвергли его, все не отступало. Было в этом что-то леденящее и даже зловещее, будто Линда невидимкою проскользнула на свое место в машине рядом с ним — это все ее рук дело. Тот, кого они отвергли, был вовсе не он, не настоящий Джон Гамильтон. Его они не знали. А это был образ Джона Гамильтона, созданного Линдой в их воображении.

Он вел машину через лес. Дорога спускалась с холма и затем снова поднималась у поворота. Свернул, миновал деревянный мост, с внезапно нахлынувшим ужасом думая о встрече с женой, въехал на дорогу к дому и остановился у дверей кухни.

Линды в кухне не было. Он вошел в дом и позвал ее. Никто не ответил. Шагнул в гостиную и остолбенел. В комнате царил хаос. Картины сорваны со стен, пластинки и коробки с магнитофонными лентами выброшены из шкафов на пол. Половина пластинок разбита, а картины зверски вспороты ножом крест-накрест. Даже проигрыватель, усилитель и магнитофон, вытряхнутые со своих полок, валялись, извергнув разбитые детали.

И пока Джон стоял, разглядывая следы жестокого разора, ему показалось, что все это уже было когда-то раньше, или что то, чего он всегда опасался и о чем не позволял себе помыслить, — свершилось наконец. И представив себе Линду, размахивающую ножом, Линду, топчущую пластинки, Линду с безумным, искаженным, бессмысленным лицом — лицом сумасшедшей, он почувствовал, как его охватывает ужас.

Он вдруг ощутил ее присутствие в доме или, вернее, присутствие ее безумия. Оно, казалось, висело в воздухе, отравляя его, как ядовитый газ.

Где же она? Я должен найти ее!..

И тут он заметил пишущую машинку. Обычно она хранилась у него в мастерской, но сейчас стояла на краешке стола с заложенным в нее листом бумаги. Он пробрался сквозь обломки пластинок и обрывки холстов и взял в руки записку, целиком отпечатанную на машинке, — даже подпись.

«Ты никогда не верил, что я это сделаю, правда? Вот тут-то ты и ошибся. Наконец у меня хватило решимости уйти. Так что можешь поискать себе другую, которая будет так же расшибаться в лепешку ради тебя, другую, которую ты сможешь так же мучить. Найди другую, если удастся. Меня ты не найдешь — это уж точно. Желаю тебе счастья. Прощай навсегда!

Линда».

VII

Она ушла. Он стоял, глядя в записку, не реагируя на злобные слова, а просто пытаясь осмыслить сам факт, что она его бросила. Но несмотря на потрясение, где-то в глубине сознания смутно продолжалась логическая работа мысли. Почему свою записку она напечатала? Он не помнил, чтобы она когда-нибудь пользовалась машинкой. Он даже не знал, что она умеет печатать. Зачем ей понадобилось тащить машинку из мастерской и… И снова ему представилось, как она бродит по комнате с ножом в руках — безумная, с бессмысленным искаженным лицом. И подумал: нет, она не ушла. Эта записка — просто очередной ее ход. Она все еще где-то здесь, в доме.

Он с трудом пробрался через все разрушения, думая почти безразлично: она уничтожила картины. Потом я буду смертельно зол. Сейчас он не чувствовал гнева — им владел страх перед тем, что где-то, возможно, наверху, притаилось безумие, готовое в любую минуту развернуться как пружина.

Вошел в столовую. Никого. Поднялся по лестнице. Конечно, она в спальне, сверкнула мысль. Но и там увидел, что ее нет, а дверь в гардеробную нараспашку. Видны ее платья И его костюмы, висящие там. В гардеробной никого. Он осмотрел остальные комнаты. Внезапно вспомнил о картинах в мастерской. Выбежал через кухонную дверь, перемахнул через лужайку, уже покрытую вечерними тенями яблонь, и влетел в мастерскую.

Картины, сложенные у стен, не тронуты, цела и та, что на мольберте. Но Линды нет и тут.

Значит, она действительно ушла — без машины? Без всякой одежды? Он вернулся в спальню и стал просматривать вещи. Да, не хватает ее нового зеленого платья, серого костюма и еще нескольких платьев. И нет нового чемодана, который она хранила на верхней полке. Она ушла. Ушла из дома пешком с чемоданом в руках.

Он присел на кровать. Ощущение зла, какого-то зловещего заражения, висящего в воздухе, не проходило. Может, это он сошел с ума и все ему померещилось?

Она стояла у машины и, глядя ему прямо в глаза, искренне, уверенно говорила, что все будет хорошо, что она согласна лечиться. «Я сделаю все, что скажет Билл». Она махала ему вслед рукой, когда он уезжал. Как мог произойти такой скачок — к этому бешеному хаосу разрушения — там, внизу, и к этой записке, с ее злобными выпадами? Даже если бы она выпила все, что было в доме, она бы никогда…