Поединок. Выпуск 17

В первую секунду Джон увидел все, как на реалистическом полотне, со всеми прописанными деталями: деревянные кабины для голосования у дальней стены, длинный стол, за которым на деревянных стульях восседают представители властей — в костюмах и галстуках, аккуратные, полные ощущения собственной значительности. Лицом к ним столпились обитатели Стоунвиля — старики, скрюченные, как древесные корни, здоровенные фермеры, юноши, домохозяйки, девушки в ярких платьях. Они заполняли центральную часть холла вокруг массивных деревянных колонн.

Справа вызывающе отчужденно стояли мистер и миссис Кэри вместе с верными союзниками Морлендами. Секретарь деревенской управы, суровый старик, сидевший вчера вечером в кафе-мороженом, стоял, шелестя бумагами, и, запинаясь и взглядывая в них сквозь очки в стальной оправе, говорил о чем-то. Мирная сценка, типичная для Новой Англии, когда искренние приверженцы и празднолюбопытствующие — все собрались вместе, чтобы выполнить свои общественные обязанности. В этой умеренной обстановке, казалось, не может произойти ничего более драматического, чем напыщенная речь мистера Кэри против нововведений.

Но те, кто оставался на улице, толпились теперь позади них, подталкивая их вперед, внося с собой возбуждение.

Джона толкнули на девицу, которую он раньше не заметил. Она обернулась, чтобы посмотреть на него. Глаза ее сузились от страха, и она вскрикнула. Тут же все головы обернулись к ним. Возглас девицы был как бы подхвачен всеми, как таинственное, искаженное эхо. Какое-то, мгновение этот странный звук трепетал в воздухе, затем его поглотила тишина. Не было слышно ни звука, кроме бубнящего голоса секретаря управы.

Погруженный в свои дела, старик ничего не замечал. Он уткнулся в заметки, и голос его раздавался преувеличенно громко:

— Итак, я полагаю, что почти все знают, зачем мы собрались. Но прежде чем начать голосование, мы откроем собрание, чтобы те, кому есть что сказать… то есть…

Он сбился и замолк, почувствовав нечто неладное в установившейся тишине.

Подняв глаза от бумаг, он стал оглядываться, не находя причины беспорядка. Наконец увидел Джона. Челюсть у него отвалилась, а глаза сделались такими же круглыми, как у всех остальных. Джону казалось, что нет ничего, кроме этих глаз — прямо-таки сверлящих его, жестких, угрожающих именно тем, что в них отсутствовало всякое выражение.

Неожиданно он почувствовал себя уверенней, потому что презирал их. Если бы он был «своим», одним из них, они бы никогда не отнеслись к нему так. Все из-за того, что он не такой, как они, — он чужак, которого они отвергали. Брошенный им вызов вернул ему самоуважение.

Какой-то ребенок, неразличимый в толпе, нарушил тишину. Тонким писклявым голосом он сказал:

— Мистер Гамильтон. — И снова будто эхо прозвучало в зале: — Гамильтон… Гамильтон…

Звук был приглушенным, не громче шепота, но напоминал он сдавленный рев.

Оратор, придя в себя, постучал по столу председательским молотком.

— Итак, — сказал он, продолжая свою речь, — я должен как секретарь деревенской управы объявить собрание открытым для любого обсуждения, которое вы захотите…

Мистер Кэри с боевым и важным видом поднял руку. Но прежде чем он открыл рот, какой-то мужчина у двери завопил:

— У меня вопрос. Где миссис Гамильтон?

И немедленно рев вырвался на свободу:

— Где миссис Гамильтон?.. Где она?.. Где миссис Гамильтон?

Крик сливался с криком, пока все звуки не потонули в неразборчивом, нечеловеческом гомоне. Секретарь управы стучал председательским молотком. Два выборных члена управы, сидевшие по обе стороны от него, тоже вскочили на ноги и кричали, призывая к порядку. Но никто не обращал на них никакого внимания. Среди моря лиц, обращенных к Джону, мелькнуло лицо матери Эмили и Энджел. Миссис Джонс едва можно было узнать, ее глаза сверкали тем же хищным блеском, что и у всех остальных.

Какой-то человек, стоящий слева от него, рядом с Вики, что-то вопил. Джон видел, как у него открывается рот, образуя широкое «О», но в общей какофонии не мог различить ни звука.

Он посмотрел на Вики и Брэда. Кожа вокруг носа у Брэда стала бледно-серой. Вики встретилась глазами с Джоном и ободряюще улыбнулась. И это сразу помогло. Он справится. Он был уверен в этом. И как только рев чуть утих, Джон поднял обе руки вверх. Эффект был потрясающий. Шум немедленно улегся, и снова воцарилась тишина — та же, что и раньше, — хрупкая, настороженная тишина. Секретарь снова стукнул молотком. Выборные, оглядевшись, с важным видом уселись на свои места.

— Ну так вот, — сказал Джон. — Я пришел сюда не для того, чтобы отвечать на вопросы. А потому, что это общее собрание, и я имею такое же право прийти сюда, как и все остальные. Но если кто-то из вас хочет задать мне вопросы касательно моей жены, — ну что ж, валяйте…

Ничего подобного они не ожидали. На какое-то время ими овладело чувство неловкости, даже смущения. Мистер Кэри громким гулким голосом начал:

— Это возмутительно! Мы цивилизованные люди. Мы собрались здесь…

Но стоящий у двери вожак снова закричал: