Поединок. Выпуск 17

Морщины на лице Петрушева выражали недоумение. Интервью явно не задалось. Тогда он перешел к вопросам иного рода. Его интересовало, что знает Осташев о деятельности Совета Экономической Взаимопомощи и Организации Варшавского Договора.

Это уж был откровенный сбор информации не для радиостанции, а непосредственно для ЦРУ, и Осташев отрубил:

— Ничего не знаю!

Он и вправду ничего не знал, но и знай хоть что-нибудь — не ответил бы.

Опечаленный неудачей (не справился с заданием! — начальство не похвалит), Петрушев холодно простился.

Встреча с представителем «голоса русского зарубежья» оставила по себе такое впечатление, будто он искупался в лохани с грязной водой. Но тут горькая мысль пронзила все его существо: «А я-то многим ли лучше? Тоже перебежчик. Тоже в общем-то предатель». Ему стало не по себе. Внутренне знобко, неприютно. Все они, эмигранты, — словно нагие на ветру. Крутят их чуждые ветры, вертят как хотят. И нет им покоя, нет довольства жизнью, нет счастья.

На улицах, прокаленных жгучим солнцем, кипел карнавал. Гремели оркестры. Двигались толпы танцующих людей. На мужчинах — белые рубашки навыпуск и сплетенные из пальмовой соломки сомбреро, тоже белые, с черным кантом, с узкими полями. На женщинах — те же национальные сомбреро, которые здесь называют «монтуно», и белые польеры — платья, сшитые по моде прошлого века, их извлекают из чемоданов лишь по случаю карнавальных торжеств.

Весело в городе. Но на душе у Тони Найта, шагавшего по тротуару к стоянке машин, было сумрачно. Только что состоялся разговор с начальством.

— Закрывайте это дело о гибели перебежчика! — потребовал шеф. — Тут все ясно. Обычная автомобильная катастрофа.

— Обычная ли? — возразил Найт. Он рассказал о своих сомнениях. Показал фото Верни Рота в обществе Аманды Ронсеро.

Шеф, толстомясый, с животом, нависавшим над широким кожаным поясом форменных брюк, откинулся в кресле, с неудовольствием глянув на инспектора. Помедлив, взял в руки фотографию, посмотрел на нее без интереса. Брюзгливо бросил:

— Ну и что? О чем это говорит? Да это и вовсе никакого отношения к делу не имеет!

— Как знать, — заметил инспектор. Он решил схитрить: — Можно ведь предположить и такое: Осташева с помощью Ронсеро завербовали американцы, русское КГБ узнало об этом и решило не откладывать месть в долгий ящик, наказав его заодно и за бегство на Запад.

Сам он не очень-то верил в эту версию. Но высказать ее стоило, чтобы иметь возможность продолжить расследование. Шеф должен клюнуть на столь многообещающее направление поиска!

Нет, не клюнул.

— Повторяю еще раз: закрывайте дело! — сказал он и встал, давая понять, что разговор окончен.

Проталкиваясь сквозь толпу, охваченную карнавальным весельем, Тони Найт с недоумением размышлял над тем, почему высказанная им версия — версия, сулившая сенсационный финал! — была отвергнута шефом. Уж не американцы ли приложили тут руку? Но тогда именно они причастны к исчезновению Осташева! Такое подозрение уже давно смутно шевелилось в сознании Найта. Нет, он не оставит расследование. Продолжит его на свой страх и риск.

Решение, принятое инспектором, объяснялось не только его профессиональной добросовестностью. Он с презрением и ненавистью относился к РУМО, ЦРУ и прочим спецслужбам США. Как и большинство его соотечественников, он был убежден, что гибель в авиакатастрофе незабвенного генерала подстроена американской разведкой. Генерал не устраивал Вашингтон. Потому что проводил самостоятельную внутреннюю и внешнюю политику. Потому что отстранил от власти местных богатеев. Начал аграрную реформу. И — самое главное — повел борьбу за возвращение межокеанского канала под национальный суверенитет.

Может быть, сыграла свою роль и его личная неприязнь к американцам, рожденная злобой к папаше, испарившемуся в туманных северных далях.

Была и еще одна причина, толкавшая его на продолжение расследования. Толкавшая бессознательно, помимо его воли. Недавно Тони узнал, что смертельно болен. Конча, верная подружка, выведала у врача, что у него рак. С тех пор Найт жил с постоянным сознанием малости и быстротечности отпущенного ему времени. В таком состоянии он не был склонен прислушиваться к недвусмысленным указаниям начальства закрыть дело о гибели Вадима Осташева. Дело, довести которое до конца он считал своим долгом.

Центральный проспект — главная торговая улица этого торгового города торгового государства. Торгового уже в силу того хотя бы, что расположено оно на перешейке между двумя океанами, соединенными каналом.