Поединок. Выпуск 17

Набычившись, Заруба отошел на шаг в сторону и головой вперед, ломая шлемом стекло, стреляя холостыми в потолок, с треском и грохотом ввалился в комнату. Звучно ударила встречная автоматная очередь с противоположной стороны комнаты, но это стрелял не афганец, рывком бросившийся из зоны поражения под окно, забыв на столе свой автомат, а кто-то из своих. Приглядываться к его лицу и опознавать было некогда, да и трудно: по лицу потоком текла кровь, видимо, ребята порезались о стекло. Треск сломанной и сорванной с петель двери довершил картину полного разгрома.

— Свой я, свой, граждане… Я советский! — Скорчившийся на полу старый Хасан истошно вопил, высоко задрав к потолку зад и обхватив руками голову.

Заруба ринулся к седобородому афганцу и, отбросив в сторону автомат, к которому тот тянулся, со всей силы впечатал сверху вниз кулаки в его спину — афганец, охнув, повалился навзничь. Перевернув его на живот, сведя за спиной руки, Заруба рванул на нем одежду. Хватило единого взмаха, чтобы с медвежьей яростью разорвать грязноватую кацавейку, долгополую рубаху и майку — одежда чулком завернулась вокруг торса мужчины, надежно спеленав его руки, обнажив худую, с выпирающими лопатками спину.

У другого окна втроем пеленали молодого «ходока». И только Рустямова все происходящее, похоже, никаким образом не касалось — он только немного отошел в сторону и стоял почти спокойно, прижавшись к беленной известью стене.

Заруба жестом подозвал Кривцова и приказал обшарить карманы обмякшего проводника. То, что афганцы лишь проводники, а главная фигура — повар, не вызывало никакого сомнения. Видимо, он действительно был важной птицей в расчетах Башира, раз ему дали сразу двоих.

— Где «дипломат»? — крикнул через комнату Заруба. Рустямов, по-прежнему прижавшийся спиной к стене, не проявлял признаков беспокойства. — Где атташе-кейс?

— Под курапчей, — указал тот на, громоздящиеся от пола до потолка атласные, сложенные одно на другое одеяла, покрывала, подушки и матрасы. — Кажется, где-то примерно посередине лежит.

Заруба повернулся к стене, на которую указал Рустямов, и тотчас за его спиной раздался грохот опрокидываемого шкафа, в воздух взвилась пыль пересохшей глины и побелки, зазвенела бьющаяся посуда и хрусталь. Там, где только что преспокойно стоял Рустямов, за оседающей пылью образовался пролом в непрочной стене хижины.

«Странно, — подумал Заруба, — обычно таджики делают стены своих домов куда прочнее… Разве что специально? Вот сволочь!» — К кому относилось последнее, Заруба и сам не знал. Он единым прыжком преодолел провал и вывалился на улицу, успев крикнуть ребятам из группы лишь одно слово: «Держать!» В подобном предупреждении, правда, не было абсолютно никакого смысла: проводники, обмотанные обрывками собственной одежды, с «браслетками» на запястьях, уже никуда не могли деться. Сам же владелец конспиративки, как и раньше, лежал на коврике, изредка поглядывая из-под пальцев на происходящее в комнате.

«Оцепление! — пронеслась в голове Зарубы мысль. — Ребята не предупреждены… Может натворить дел! Эх, рацию бы сейчас…» Но она осталась где-то там, в саду, подвешенная к высохшему сучку дерева.

Проломленная Рустямовым стена выходила не в сад, а на улицу. Этого, конечно, никто предусмотреть не мог. Кому могло прийти в голову, что стена не прочная, а, словно в китайской фанзе, почти бумажная.

«Куда он мог деться? — решал Заруба, кидая взгляды то влево — там простирался длинный проулок без малейших признаков присутствия живого, то вправо, где затоптанный проселок через какую-нибудь сотню метров упирался в полувысохшее русло горной речушки. — Не мог же он с ходу махнуть через забор чужой усадьбы?» На побеленной стене соседнего дувала не было ни следов обуви, ни царапины, ни соскоба.

С реки послышался всплеск. Тотчас откликнулась на звук собака, завыв, залаяв, запричитав в ночи от страха и тревоги. Заруба вприпрыжку понесся в ту сторону, ему показалось, что сквозь шум потоков воды, перекатывающих по руслу белую гальку, до него долетел еще один всплеск. Так оно и есть. За рекой маячила знакомая спина, обтянутая спортивной джинсовкой.

«Ерунда! Господи, какая ерунда! — думал на бегу Заруба, бросаясь в доходящую до колен холодную воду. — Кто мог предположить, что он ринется в сторону «Салям алейкума», куда пограничники должны выдвинуться в последнюю очередь, — это путь к границе… А он рванул не вглубь, а назад… Чемодан! Где он? Голову на отсечение — в курапче его нет… Что в нем?»