Поединок. Выпуск 2

Она лежала на асфальте, истекая кровью, когда убийца вернулся, чтобы добить ее. Тридцать восемь человек из окон домов смотрели, как он это делал, — спокойно, размеренно, не торопясь. Она кричала: «Спасите!» Но никто не вышел, чтобы спасти ее. Никто даже не крикнул из окна. Не нашлось ни одного человека, который хотя бы позвонил в полицию. Они просто смотрели: им было интересно. Тридцать восемь человек смотрели, как у них на глазах убивают женщину.

Когда потом на место происшествия приехали репортеры и социологи, они стали расспрашивать тех, кто наблюдал преступление, почему они не вмешались, почему ничего не предприняли, и слышали в ответ:

— Не знаю.

— Я очень устал.

— Мне не хотелось, чтобы муж ввязывался в это.

— Я не хотел вмешиваться.

Эпизод этот свидетельствует не только о чудовищном росте преступности на Западе, но и о массовом распространении всеобщего равнодушия и апатии, столь свойственной самой идеологии капитализма, то есть идеологии разобщенности, маленького, личного интереса, всеобщей некоммуникабельности.

Один из основных тезисов, высказывавшихся в этой связи, сводился к тому, что средства массовой информации — буржуазное телевидение, кинематограф, литература — превращают миллионы людей из «деятелей», «творцов» в пассивных созерцателей происходящего. Одним из главных «методов», с помощью которых  з л о  возводится в степень привычного, типического, прогрессивные социологи Запада называют в первую очередь детективы всякого рода «Джеймсов Бондов» — насильников, ницшеанствующих сверхлюдей, злобных врагов разума, добра, человечности. Привычка к насилиям на страницах такого рода детективов, на экранах ТВ и кинематографа делает как бы не воспринимаемым, не событийным, — п р и в ы ч н ы м — реальное насилие, происходящее на глазах человека.

И тут возникает вопрос о некоей пропорции в «двух планах бытия»: повседневной реальности, окружающей каждого, и «созданного» мира, встающего со страниц книг. Как считают некоторые исследователи, этот второй, «призрачный» мир, призван не только потеснить реальный мир обыденного человека, но и, в известной мере, стать доминирующим в его сознании. Причем речь идет не просто о неких эталонах, нормах поведения и представлениях, навязываемых читателю со страниц книг или с голубого экрана. Речь идет о большем. Несколько лет назад в научно-фантастических произведениях англо-американских авторов прошла тема такого, с позволения сказать, будущего, в котором обитатели его существуют, любят, мечтают, веселятся, работают — только ради того, чтобы погрузиться в эфорейный мир сюжетных грез, фабрикуемых для них «совершенными» средствами массовых коммуникаций. Реальность повседневности — лишь прискорбная плата за радость уйти от нее.

Социальный смысл этих «антиутопий» понятен. Это своего рода предупреждение, знак тревоги: вот к чему может привести людей «наркотизирование» общественного сознания.

Впрочем, дело обстояло бы чрезвычайно просто, если бы смысл приключенческой литературы (в западном ее варианте) исчерпывался схемой, приводимой выше. Жизнь, как известно, сложнее любых схем и формул; соответственно — и литература, как проявление и преломление жизни.

«Эталонность» приключенческого героя — явление в определенной мере закономерное и повсеместное. Иногда, впрочем, принимающее забавные формы. Некоторое время назад по экранам Запада прошел американский фильм «Бони и Клайд». У главного героя, Клайда, была привычка — время от времени брать в зубы спичку и задумчиво жевать ее — режиссерская или актерская индивидуальная деталь. На следующий же день после выхода фильма в Париже, Лондоне и Стокгольме появились сотни молодых людей, которые держали спичку между зубами, принимаясь время от времени задумчиво жевать ее.

Каждому из них казалось, что, воспроизводя эту запомнившуюся деталь, он уподобляется Клайду во всем остальном спектре его качеств. Что он такой же смелый, решительный, такой же молодой и жестокий. И что, благодаря этой спичке между зубами, все остальные видят его таким.

Это стремление отождествить себя с тем или иным героем или литературным образом присуще многим: сознательно или неосознанно, в большей или меньшей степени. (Правда, отождествление это происходит сложнее, чем в случае с Клайдом.)

Социология считает, что каждый человек совмещает в себе множество ролей и функций. Будучи, скажем, инженером, человек в то же время является и отцом, и мужем, и братом, и соседом, а также автомобилистом, рыболовом, грибником или коллекционером. Для официанток он — клиент, для врача — больной, для коллег — товарищ.

Обычно роли эти последовательно сменяют друг друга. Вы присутствуете на собрании — здесь вы член профсоюза. Вернулись домой. Для вашей жены вы уже не член профсоюза, а муж. Соответственно, вы принимаете роль мужа. Затем выясняется, что вам нужно заглянуть за чем-либо в соседнюю квартиру. Входя в нее, вы оставляете за порогом все остальные свои роли. Здесь вы принимаете на себя роль соседа.