Поединок. Выпуск 2

По его голосу Ратников определил: не по душе ему эта затея, жалеет, что связался. Да ведь и его поймешь: ради чего ему под пулю лезть? Ах, Тихон, Тихон...

Шестнадцать человек отрядили на погрузку муки, отвели на самый дальний причал. Ратников очутился вместе с Тихоном. Подошла машина с завода, распахнули задний борт — и работа началась. Пленные взваливали на спину мешки, поднимались по сходне на баржу, грузили их в трюм.

— Шевелись, шевелись, мазурики! — беззлобно покрикивал рыжебородый парень в тельняшке, шкипер баржи. Он живо распоряжался погрузкой, мелькал там и тут, указывал, куда и как класть мешки, сбегал на причал, торопил шоферов с подачей машин, угощал двоих конвоиров, стоявших у сходни, папиросами, курил с ними, похохатывая, поблескивая золотыми коронками.

— Поворковал я при советской власти за решеткой, почалился. С меня довольно! — услышал Ратников его голос, проходя мимо с мешком. — Теперь эти мазурики пусть за баланду повтыкают.

Оба конвоира похлопывали его по плечу, смеялись, подгоняя пленных ленивыми голосами.

«К этому типу не пришвартуешься, — подумал Ратников. — Такой и мать родную не пожалеет. Подбирают кадры... А, судя по всему, на барже он один. Где же охрана будет: здесь или на буксире?» — Он уж прикинул мысленно, как все должно произойти. Вот только с Тихоном как теперь: и вида не подает, забыл будто. Но и другое виделось: погрузка закончена, пленных выстраивают на причале, одного не досчитываются... Баржа стоит рядом, немцы, остервенев, взбегают по трапу, бросаются в трюм...

— Эй, землячок! — раздался рядом негромкий, ласковый голос Тихона. — В какие края свой крейсер ведешь?

— Тебе-то что за забота? — огрызнулся шкипер.

— Может, привет будет кому послать.

— С того света пошлешь, земеля, — хохотнул шкипер, довольный шуткой.

— С этого хотелось бы успеть.

— Хотела одна дева... Проваливай, проваливай!

Понял Ратников: разговор этот Тихон для него затеял, чтобы хоть знал он самую малость — куда баржа пойдет, если шкипер вдруг скажет. Да нет, не на такого, видать, наскочил. Но все же стало легче на душе: значит, на Тихона можно рассчитывать.

Солнце подбиралось к полудню, обжигало голову, даже мешки накалились, вода у причала не давала никакой прохлады, казалось, вот-вот закипит. Тень передвинулась от сходни под самый борт, уманив за собой конвоиров; они сидели на бревне, потихоньку говорили о чем-то, утираясь большими платками.

Обогнув небольшую косу с мигалкой на выступе, в порт вошел буксир с густо засуриченными бортами, он тащил за собой точно такую же баржу, какая стояла под погрузкой. Буксир развернулся, точно примеривался подойти к причалу, и оттуда долетел хрипловатый голос:

— Сашка, скоро галошу свою загрузишь? Другую пора ставить! Кончай резину тянуть!

— Через полчаса, Семеныч, трос приму! — крикнул в ответ шкипер. — Как сходили?

— Порядок! Так жми на педали!

— Давай, мазурики, давай! — засуетился шкипер, подгоняя пленных. — Слыхали голос пророка? То-то!

«Значит, — соображал Ратников, — эту баржу сейчас отведут от причала, поставят сюда другую. Судя по всему, сразу же начнут загружать. Строить, пересчитывать пленных не будут — некогда. Вот он — момент! Только спокойней, спокойней».

Он подошел к заднему борту машины, немного опередив Тихона, ухватил взглядом его взгляд, взвалил на спину мешок. Поднялся по сходне, чувствуя, что Тихон идет следом, сбросил мешок в трюм и оглянулся. Шкипер курил с конвоирами, над бортом торчал лишь его рыжий затылок. Ратников мигом растащил мешки и, уже лежа в освободившемся проеме, вновь взглянул Тихону в глаза, снизу вверх: «Давай!»

Тихон свалил на него свой мешок, подтащил еще один — на ноги, другой приткнул к голове, оставив небольшое отверстие, сказал чуть слышно: «Бывай», и ушел.

Погрузка закончилась. Шкипер колебался: укрывать трюм брезентом или не укрывать?

— Да зачем, землячок? — услышал Ратников голос Тихона. — У такого неба дождя нарочно не выпросишь. Куда же, скажи, свой крейсер направляешь?

— Если не заткнешься, долговязый, я тебе рот мукой зашпаклюю! — обозлился шкипер. — Только слово еще... А ну, бери на корме брезент, затягивай трюм. Живо! — И уже весело, что есть мочи заорал: — На буксире! Семеныч, готово, заводи трос!

И опять Ратников послал Тихону благодарности: тот рассчитал точно, скажи он, что мешки надо накрыть, и шкипер сделал бы наоборот. Такая натура в нем угадывалась.

Какой-нибудь час спустя буксир с баржей был уже милях в трех от берега, лег на курс и прибавил ход. По голосам Ратников определил: кроме шкипера на барже находится еще немец-охранник, которого шкипер называл Куртом. Значит, путь предстоит неблизкий, раз послали сопровождающего. Только куда он, этот путь, лежит? И что там ждет Ратникова?