Поединок. Выпуск 3

Графиня Анри оказалась реалисткой. Грех не воспользоваться ее советом. И не только грех, но и глупость...

Пусть его действия выглядят гадко. Не очень благородно. В конце концов, разве реквизиция хуже, чем донос.

— Михаил Михайлович, — сказал Долинский профессору. — Меня привел к вам долг. Тяжкий, как и вся наша проклятая жизнь... В контрразведку поступили сведения, что у вас находятся живописные произведения, составляющие государственную ценность. Мне поручено просить вас передать картины и иконы на сохранение военным частям в виду надвигающейся большевистской опасности.

— Картины — моя собственность. А как известно, белая гвардия сражается именно за нее.

— Совершенно верно... Вы прекрасно разбираетесь в политике, хотя еще недавно отрицали это.

— Тогда о чем разговор?

— Все о том же... Картины могут попасть в руки большевиков, которые попросту надругаются над ними.

— Это не случится. Я не отдам своих картин никому.

— Я понимаю вас, Михаил Михайлович. И в душе горячо поддерживаю. Но поймите и вы меня. Я человек казенный...

— Продолжайте, Валерий Казимирович.

— Мне придется произвести обыск.

— У вас есть ордер?

— Не будьте наивны, профессор. До формальностей ли сейчас...

Сковородников едва заметно усмехнулся:

— Ищите. Впрочем, не уверен, что предприятие сие окончится успешно. Коллекции в доме нет.

— Я был бы счастлив, если бы это оказалось правдой. — Он повернулся к сопровождающим его казакам и сказал: — Приступайте!

Внимание Долинского привлекли прежде всего часы. Они стояли в большой комнате, громадные. Очень старинные. И не шли. Долинский подумал, что тут есть какой-то секрет. Маловероятно, чтобы такую махину использовали как украшение.

Он повертел стрелки, качнул маятник, потом приказал казакам отодвинуть часы, но никакого тайника за ними не обнаружилось. Усердствовавшие казаки, которым он еще до начала операции поднес по стакану самогона, перешерстили чердак, подвал, простучали стены. Долинский сам заглянул в топку большой, выложенной темно-синей керамикой печи, выдвинул заслонку. Ничего! Немного поколебавшись, он приказал рвать полы.

Доски скрипели, трещали. Гвозди выходили ржавые, скрюченные... И скоро стало очевидно, что затея эта зряшная. Полы были настланы лет десять, а то и пятнадцать назад; с тех пор никто не трогал их и ничего под ними не прятал.

С окаменевшим, не выражающим ни страха, ни печали лицом профессор Сковородников сидел в своем кресле на террасе. События, происходившие в доме, казалось, не волновали его.

Разгоряченные, вспотевшие, все в пыли, казаки не выбирали слов, адресуя их друг другу, и господу богу, и хозяину, застывшему в своем кресле, точно в гробу.

Между тем в доме не оставалось места не прощупанного, не простуканного, не обысканного.

Выйдя на террасу, Долинский в упор спросил:

— Где?

Брови профессора чуть подались вверх, но лицо не ожило и по-прежнему походило на маску, и печать удивления не отметила его.

— Зачем вам иконы? Вы же дилетант в живописи.

Прежде чем ответить, Долинский мысленно сложил такой абзац:

«Он не считал больше нужным лгать и притворяться. И ему хорошо было говорить правду. Он омывал ею душу, испоганенную, постылую, точно бесполезная, тяжелая ноша. И ему хотелось покряхтывать от радости и немножко приплясывать».

Облегченно вздохнув, капитан улыбнулся, как ребенок, сказал откровенно:

— Я продам их и получу большие деньги.

— Деньги в России потеряли сейчас цену.

— Я продам иконы за границей. Куплю отель на Средиземноморском побережье.

— Полагаете, вам хватит средств?

— Вы же сами говорили, иконы дорогие.

— Нужно найти ценителя, способного оплатить их подлинную стоимость.

— У меня есть покупатель.

— Вот как. А коллекция?

— Только глупость беспредельна, профессор. Всякое же упрямство имеет предел.

— Сентенции, подобные этим, легко произносить. Хотел бы я видеть, как вы попытаетесь их реализовать.

— Очень просто. Я спалю дом вместе с вами и вашей коллекцией.

— Подойдите ближе, — сказал Сковородников. — Я посмотрю в ваши глаза.

Долинский знал, что если смотреть напарнику в переносицу, то можно выдержать любой встречный взгляд, сколь бы долгим и эмоционально заполненным он ни был.

— Вы жуткий человек, способный на любую мерзость, — вывел Сковородников.

— К сожалению, совершенно верно, профессор. Жизнь сделала меня таким. Но еще я и душевный человек. И очень жалостливый. Мне будет горько, очень горько, что бесценные памятники старины погибнут в огне только потому, что два интеллигентных человека не нашли общего языка... Подарите мне иконы, и я назову свой отель вашим именем. Отель «Святой Михаил». Звучит!

— Назовите свой отель лучше именем дьявола.

— Нет, нет. Я благородный человек. Я все помню. И не бросаю слов на ветер. Ну!!! Где коллекция?

Тяжело вздохнув и сморщившись, профессор поднялся с кресла, тихо сказал:

— Коллекция в печи. Отодвиньте заслонку. И нажмите третью плитку. Вверху справа...

Печь, покрытая синей керамикой, поехала в сторону без всяких посторонних усилий. Пружину грек Костя совсем недавно поставил новую, а болты хорошо смазал маслом...