Поединок. Выпуск 4

– Как же, слышал, – подтвердил Пушкин–младший. – Однако опасаюсь, что вынужден буду вас разочаровать. Как сие ни прискорбно, иного выхода не вижу.

Полковник подтвердил, что действительно, по семейным преданиям, у Александра Сергеевича имелся перстень–печатка с изображением лампы. Но эту печатку поэт потерял в Кишинёве или Гурзуфе, а может быть, ещё где. Во всяком случае, перстень был утерян задолго до женитьбы на Наталье Николаевне.

– А вот это кольцо с бирюзой, – Александр Александрович оттопырил мизинец правой руки, – отец подарил после дуэли матери и точно такое же – Константину Карловичу Данзасу. – И, словно подводя черту под разговором, сказал: – Дантеса, натурально, убить следовало бы, но вкупе с тем ерником, который хотел оклеветать мать. Можете поверить слову офицера: Наталья Николаевна никакого перстня сестре не дарила. Она никогда бы не сделала такой бестактности. Моя мать была достойной женщиной.

– Но перстень–талисман был или его не было? – спросил отец.

Пушкин усмехнулся:

– А вы напористы… Боюсь вам что–либо сказать определённое, но, видно, всё–таки был… Знаете, что я вам посоветую? Попробуйте поговорить с госпожой Смирновой.

– С какой Смирновой?

– С Александрой Осиповной, урождённой Россет. Она в своё время была фрейлиной императриц Марии Фёдоровны и Александры Фёдоровны. Старуха ещё жива.

– Это та, что опубликовала в «Русском архиве» воспоминания о вашем отце и Жуковском?

– Совершенно справедливо, – подтвердил Александр Александрович. – Помнится, она кому–то говорила о перстне–талисмане, который якобы был подарен отцу графиней Воронцовой. Правда, поговаривают, что старушка выжила из ума, но чем чёрт не шутит? Авось вам с ней и повезёт. Ведь вы не командуете тринадцатым полком и черные кошки вам дорогу не перебегают, – пошутил Александр Александрович, которому обязательно попадались чёрные кошки везде, где квартировал 13–й гусарский полк.

Отцу повезло. Проживавшая где–то за границей Смирнова объявилась в 1880 году в Москве. Отца ей представили.

Таким образом, он получил возможность поговорить о перстне Пушкина с Александрой Осиповной Смирновой и её дочерью Ольгой Николаевной, которая была при матери чем–то вроде секретаря и няньки одновременно.

Встретили его весьма любезно и предупредительно. Вопреки опасениям, Смирнова охотно отвечала на все вопросы.

Да, разумеется, у Сверчка был изумрудный перстень–талисман. Об этом перстне–печатке знали все друзья поэта. Пушкин очень дорожил им и носил на указательном пальце правой руки. Александр Александрович прав: Натали и Данзасу его отец оставил бирюзу.

Нет, талисман не достался ни Пущину, ни Чаадаеву, ни Далю. Люди по своей природе склонны к фантазии. Это от бога, и с этим ничего не поделаешь.

Она знала про все слухи, но не считала нужным опровергать их. Теперь, после вещего сна и разговора с духом Пушкина, она хочет внести ясность. В действительности всё было иначе. Совсем иначе. Александр Сергеевич, как и следовало ожидать, подарил перед смертью свой талисман Василию Андреевичу. Да, Василию Андреевичу Жуковскому, которого он так сильно любил и который для него так много сделал. Тут не может быть никаких сомнений. Жуковский об этом сам рассказывал, когда они после смерти Сверчка встречались в Дюссельдорфе и во Франкфурте–на–Майне. Василий Андреевич носил тогда перстень–талисман на среднем пальце правой руки, рядом с обручальным кольцом. Он говорил, что Пушкин и жена занимают в его сердце одно и то же место, поэтому перстень покойного и обручальное кольцо тоже должны быть всегда вместе.

– Ольга, покажи, пожалуйста, господину Белову дюссельдорфский портрет Василия Андреевича! – обратилась она к дочери и пояснила: – Этот портрет написан тестем Василия Андреевича, художником Рейтерном.

На портрете пятидесятивосьмилетний Жуковский был изображен в полный рост. На безымянном пальце правой руки поэта можно было разглядеть обручальное кольцо, а на среднем – зелёный овал изумруда.

– Камея? – спросил Петр Никифорович у Смирновой.

– Нет, интальо[9], – ответила та.

А не участвовавшая в разговоре Ольга Николаевна сказала:

– Перс, который продал это интальо, рассказывал о нём прелестную историю.

– Да, да, – оживилась Смирнова.

И мой отец, уже сытый по горло различными легендами, с должным смирением вынужден был выслушать ещё одну.