Странного посетителя нельзя было назвать ни товарищем, ни господином. Для «товарища» у него были слишком холёные руки с длинными, до блеска отполированными ногтями, привычное грассирование и манеры «человека из общества». А для «господина»… Одежда молодого человека полностью соответствовала революционным канонам того бурного времени: высокие, заляпанные грязью сапоги, кожаная потрёпанная куртка, косоворотка, кожаный картуз с красной ленточкой. Кроме того, он виртуозно скручивал пресловутые «козьи ножки» и безбожно дымил махоркой. В лице его тоже было что–то и от «товарища» и от «господина». А главное, оно дышало честностью и благородством – особенность, по которой я обычно определял жуликов. Поэтому я сухо ответил на приветствие незнакомца и ещё суше поинтересовался:
– Чем могу быть полезен, гражданин?
Незнакомец с ответом не торопился, продолжая с весёлой наглостью разглядывать экспонаты моего импровизированного музея.
Его глаза небрежно скользнули по индусскому оружию, на мгновение задержались на веерах и внимательно ощупали статуэтку фламандца.
– Если память мне не изменяет, на аукционе в девятьсот шестнадцатом она пошла за семь тысяч, а стоит–то все пятнадцать, а?
Любитель махорки неплохо разбирался в антиквариате…
– Стул предложить не собираетесь?
– Садитесь.
– Благодарю вас.
Он сел одновременно со мной. Спросив разрешения, закурил и заверил, что с младых ногтей сочувствовал революции и революционерам, а большевиков просто боготворил. Именно поэтому он и хочет через меня передать в дар Советской власти некую уникальную вещь.
Меньше всего он был похож на бескорыстного дарителя, поэтому я на всякий случай уточнил:
– Безвозмездно?
– Разумеется, – подтвердил он. – Ведь те жалкие двадцать тысяч рублей, которыми, надеюсь, Советская власть поощрит мой благородный патриотический поступок, ни один нормальный человек не назовёт деньгами…
– Гм… Двадцать тысяч.
– Да, всего–навсего двадцать тысяч.
– Вам разве неизвестно, что мы ничего не покупаем?
– Известно. Вы национализируете и реквизируете. Но существуют, понятно, исключения. Мне думается, перстень–талисман Александра Сергеевича Пушкина, например, мог бы стать таким исключением, не правда ли?
Надо сказать, что в марте 1917 года возвращённый Полиной Виардо сердоликовый перстень поэта вместе с некоторыми другими вещами был украден из Пушкинского музея в Александровском лицее. Почти всё украденное тогда же удалось разыскать, но перстень бесследно исчез. Все усилия Петроградской уголовно–розыскной милиции ни к чему не привели.
Уж не вор ли передо мной?
Я стал лихорадочно прикидывать, как лучше задержать этого подозрительного человека.
Но перстень, который положил на стол посетитель, был не сердоликовый, а изумрудный…
Изумруд!..
Я тут же вспомнил про изыскания отца, и у меня перехватило дыхание.
Неужто он был полностью прав, считая, что своим талисманом Пушкин всё–таки признавал не сердолик, не бирюзу, а изумруд?
Золотой перстень с овальным изумрудом…
Когда я доставал из ящика стола ювелирную лупу, у меня тряслись руки.
Изумруд в перстне был густого ровного тёмно–зелёного цвета – такие изумруды французские ювелиры называют «Emeraude de Tynka». Большинству изумрудов свойственны изъяны в виде трещин, тёмных пятнышек слюдяного сланца или чёрных черточек – «пике». Когда–то для устранения подобных дефектов камни проваривались в очищенном прованском масле, подкрашенном зелёной краской. Но изумруд в перстне, насколько я мог определить, проварке не подвергался: косметика ему не требовалась. Великолепный, совсем прозрачный кристалл с характерным стеклянным блеском.
Золотое кольцо, в которое его вставили, сделали, видимо, в конце XVIII или начале XIX века, но сам камень я бы отнёс к глубокой древности. Скупыми, но выразительными штрихами на нём было вырезано строгое, с миндалевидными глазами лицо египетской богини Нейт – матери солнечных божеств. Надпись представляла собой первые слова посвященной Нейт молитвы: «О великая мать, рождение которой непостижимо».
Посетитель скрипнул стулом, напоминая о своём присутствии.
– Итак, вы хотите за перстень двадцать тысяч?
– Тридцать. Тридцать тысяч золотом.
– Позвольте, но ведь вы пять минут назад просили двадцать.
– Вы просто не расслышали. К тому же это было, как вы сами изволили заметить, пять минут назад, а время – деньги, – ласково сказал он и процитировал слова, приписываемые египтянами своему божеству: – «Я – всё бывшее, настоящее и грядущее; моего покрывала никто не открывал; плод, рождённый мной, – солнце». Разве одно это не стоит лишних десяти тысяч?
– Откуда у вас перстень?
Он пожал плечами:
– Купил, выиграл в карты, нашёл на улице, обменял, получил в наследство – не всё ли вам равно? Вы деловой человек, а возможность, которую я вам предоставил, никогда больше не повторится. Хватайте за хвост жар–птицу – улетит.
Жулик играл наверняка.
– Хорошо, – сказал я после недолгих колебаний, – допустим, мы решили приобрести перстень за двадцать тысяч…
– За тридцать, – поправил он.