— Все бумаги, собранные в папке, он написал здесь, в камере. Сразу же после приговора. Принес тогда по его просьбе контролер стопку бумаги и тонкую шариковую ручку. За ночь, в один присест, написал больше ста листов, и как написал!.. Даже сейчас, перечитывая текст, он не мог зачеркнуть ни одного лишнего слова. В свои способности он верил всегда, стоило только ему захотеть.
Русский язык и литература давались всегда с трудом. В школе за все десять лет больше четверки никогда не получал. Классный руководитель Варвара Ивановна сколько раз повторяла: «У тебя, Крайнов, с лексикой слабовато, а русский язык — такой богатый! Нет в мире языка, на котором можно выразиться более точно. Тебе нужно больше читать!»
После приговора он метался в следственной камере, как зверь в клетке, и вдруг почувствовал, что стал ощущать самые тонкие эпитеты, мельчайшие языковые нюансы. При составлении прошений, ходатайств о помиловании, жалоб и заявлений он подбирал такие точные слова, словно всю жизнь занимался словесностью. Случилось так, что много раз прежде слышанное слово теперь, на бумаге, приобретало особый смысл.
«Прошу Вас проявить! ко мне милосердие. Мне трудно себя защищать и писать что–либо в свое оправдание. Я просто пишу, надеясь на Ваше великодушие и справедливость, замените мне…»
Нервно потирая руки, он забегал из угла в угол. Стройность мыслей оборвалась, в голове все перемешалось. То он вспоминал себя маленьким мальчиком, то школьником, то студентом. Пьянки вспоминать не хотелось. Чаще всего он видел дальнюю бабушкину деревню, куда мать отправляла его прошлым летом, стараясь, как она говорила, оторвать от дурной компании.
Случись сейчас чудо, выйди он на свободу, уехал бы куда–нибудь далеко–далеко, лучше в лес, и никакие деньги, богатства ему не нужны. Поселиться бы с Надей в лесной избушке, собирать грибы, ягоды, рыбу ловить…
От размышлений защемило в груди, перехватило дыхание. Лицо передернулось, из глаз хлынули слезы. Стекая по щекам, они падали на рубашку. Он застонал, заскрежетал зубами. Как подкошенный упал навзничь на постель, уткнувшись лицом в жесткую подушку.
Ненавистнее Горчилова нет у него сейчас человека. Он ненавидел его всеми фибрами души. Попади тот сейчас к нему в камеру — своими бы руками задушил! Как мерзкую змею! Схватил бы пальцами з# тонкую морщинистую шею повыше острого кадыка, до хруста сжал бы… Ведь провал произошел именно из–за него. Как услышал, что деньги в кассе взять не удалось, нажал на газ и с ходу врезался в грузовик. Очнулся от удара, хотел выскочить из салона, да водитель грузовика схватил: дождись милиции, пусть увидят, кто в аварии повинен… Но после такого удара далеко и не убежишь, перелом руки и ноги… Только потом узнал, что Горчилов украл где–то машину, сменил номер и ездил на ней до первого милиционера, даже прав–то у него никогда не было. У–у, гад! Крайнов в бессильной злобе сжал кулаки.
Вспомнились сцены суда.
— Я прошу суд выслушать мнение потерпевшего, мужа убитой… — предложил прокурор.
Высокий очкастый парень, сидевший в зале, сначала не понял, что ему нужно отвечать прокурору. Его осторожно толкнули в плечо. Он оглянулся, поднялся. Невидящим взглядом посмотрел перед собой. Прокурор повторил вопрос. У парня задрожали губы.
— …Пусть они живут….. — и отвернул лицо, закрыв ладонью глаза.
Дошла очередь до защитника Горского. Поднялся он тогда из–за столика, сделал паузу, глотнул воды, оглядел притихшую публику.
— Товарищи судьи! — раздался голос в напряженном зале. — Через некоторое время вы уйдете в совещательную комнату и будете решать — какое наказание следует назначить моему подзащитному Рудольфу Крайневу, — он сделал паузу. — Нет слов, он достоин самого тяжелого наказания, но при вынесении приговора прошу принять во внимание одно очень важное обстоятельство и не назначать исключительной меры наказания. Мать подсудимого Крайнева находится здесь, в зале судебного заседания. За эти дни она поседела… Прошу вас, пожалейте ее…
В этот момент Рудик сорвался, не удержался, закричал в ответ на плач матери высоким срывающимся голосом, забился в истерике за барьером. И пока его приводили в чувство, как–то незаметно для публики, поднялся из–за своего столика прокурор, молча посмотрел на подсудимого, защитников, обвел взглядом зал судебного заседания. Видимо, для него эта минута была самая тяжелая в процессе. А когда Крайнов немного поутих, заявил:
— Я полностью согласен с защитником… Мы должны жалеть матерей… В свою очередь я также прошу пожалеть мать… Только не подсудимого Крайнева, а мать погибшей Галины Колесниковой, которая после гибели ее дочери находится в больнице и вряд ли поправится. Прошу суд вынести самый справедливый приговор… Предлагаю назначить подсудимому Рудольфу Крайневу высшую меру наказания — расстрел!
— Как можно, — запротестовал Горский. — Слепое стечение обстоятельств… Он же молод, без году инженер, знает английский язык, образованный человек, он еще будет нужен обществу!
— Нашему обществу нужны граждане, а не образованные преступники, — парировал прокурор.