Поединок. Выпуск 9

…Майор Лесников, сидя на тахте, натянул меховые сапоги, застегнул ремешки на голенищах. Встал, притопнул несильно.

— Ты уже пришел? — сонно спросила жена из соседней комнаты.

— Я уже ухожу, — ответил майор, затягивая ремешок портупеи.

Вышел в переднюю. Посыльный, тот самый боксер, что доставил столько неприятностей Романцеву, вытянулся, козырнул.

— Что там? — спросил майор, снимая с вешалки полушубок.

— Синоптики, товарищ майор, антициклон обещают…

— И только-то? — у майора даже рука в рукаве застряла.

— А еще вас командующий, товарищ майор… К прямому проводу…

— С этого б и начинал, — майор, уже одетый по форме, распахнул дверь в пургу.

* * *

…Но они шли. Согнувшись в три погибели под напором бурана. Ложились в снег. Затем кто-то из них вставал первым. Поднимал товарища. Сил уже не было. Но они шли…

Звон… Смолин приподнялся на локте. Зажал уши рукавицами. Звон прекратился. Открыл — звон. Колокольцы…

Подполз Романцев. Показал рукавицами на уши — перекрикивать буран не было ни сил, ни желания. Смолин понимающе кивнул.

— Значит, помираем, Мишка… — прохрипел Романцев.

А из мятущегося белого — белое, звенящее…

* * *

— …Связь со спецгруппой была пять часов назад. С борта судна «Партизан», товарищ «Первый»… Нет… С тех пор молчат… — майор Лесников, косясь на трубку, морщился. — Так точно, товарищ «Первый». Я знаю, что они должны быть в эфире в 10.21. Вижу, товарищ «Первый», что осталось 3 часа 42 минуты… Нет, лететь им не на чем… — И, прикрывая мембрану ладонью: — Сивак!.. Что там у этих лоботрясов за антициклон опять?! В общем, готовь спасателей и на всякий случай десантников опять! — Потом снова в телефон: — Да я понимаю, товарищ «Первый». Да объясните же там, что это Север, тут по-другому не бывает…

* * *

…Ярко горел костер. Оленья шкура, натянутая на шесты, заслоняла огонь и их самих от мятущейся вьюги. Белая рубашка и двое безымянных оленей паслись на опушке карликового, неправдоподобно изогнутого леса. Побрякивали нашейные ботала — это их звон услышали ребята в белой пурге. Маринка, в нарядной ягушке, расшитой орнаментом, помешивала в котелке деревянной ложкой на длинной ручке.

— …Отец в меховом ателье работал… Он меня все к себе водил, меха разные учил различать, а мне что-то жалко этих зверей было, которые шкурками висели, — глядя на огонь, рассказывал Смолин.

Ноги его были укутаны шкурой, а сапоги на колышках сушились возле костра.

— Однако, что жалеть? — спросила она. — Шкура и есть шкура. Когда плохо сделана, пропадает… Тогда жалко, правда…

— Пацан был наивный… — грустно усмехнулся Смолин. — Ну вот… Короче говоря, месяца через полтора после похорон отец женился… На тете Лизе, материной лучшей подруге…

— Хорошо, — вдруг кивнула она.

— Ага, — кивнул Смолин. — Очень. Оказалось: мать год болела, а у них… полным ходом… Они, культурно выражаясь, роман крутили… Один раз прихожу домой, недели через две, как мать померла, — он за столом сидит, перед ним бутылка пустая. А раньше не пил. На столе фотографии материны, порванные на мелкие клочки, и где одна и где с ним.

— Нехорошо, однако, — сказала она.

— Я, как увидел, ошалел, болтаюсь, как воробей по конюшне…

— Как это? — она высоко подняла бровь.

— Да не в этом дело… — отмахнулся Смолин. — Главное, Марин, я ему про фотографии ничего не сказал… Представляешь? Вот номер. Как вспомню — от злости аж в ушах звенит…

— А у нас тоже обычай был, — сказала она, зачерпнув ложкой варева, — если старший брат умрет, то младший на его жене женится, его детей растить помогает…

Смолин удивленно посмотрел на нее, помолчал и продолжал:

— Надо, думаю, самому кусаться, а то заедят… Ну, вот, пишет он мне аккуратно каждую неделю, а я рву. Второй год… Послушай, а почему тебя зовут так странно?

— Маринка — чего ж тут странного? — улыбнулась она. — По-гречески — Морская. И я море люблю.

— А наш майор говорит: «Не надо путать северное побережье Черного моря с южным побережьем Белого. Это две большие разницы». Это когда кто-нибудь что не так сделает.

Она засмеялась, потом спросила:

— Ты когда обратно?

— На днях.

— Мы тут до весны каслать будем, — сказала она. — На Севере так: если один раз в жизни человека увидел, уже говорят: а, этот, я его знаю… Если два раза — это уж старые приятели, друзья, — она отчего-то смутилась.

— Как мы с тобой, — улыбнулся он. — Я вон тебе всю жизнь выложил, сам не знаю почему.

— Это, наверно, потому, что мой прадедушка шаман был, — сказала она.

— Ну? — удивился Смолин и опять улыбнулся. — Наверно, потому…

— Нет, — грустно сказала она. — Не потому — ты просто думал меня больше никогда не увидеть. Как люди в поезде, все про себя рассказывать любят. — Поставила перед ним варево. — Пей из ложки. Сильным будешь. Долго не устанешь…

— А что Толи-то долго нет? — забеспокоился Смолин.

Маринка прислушалась:

— Уже скоро будет. С Алю едет, нам важенок ведет. Тебе повезло, что стойбище рядом. Собаки сильно волноваться стали, я так и подумала, что кто-то в буране плутает…

— Должно ж когда-то и повезти.

— Сейчас важенок вместо быков запряжем, — перевернула нарты полозьями на снег. — Они быстрее.