Поединщик поневоле

— Я бы не сказал, что мне требуется помощь. Курс действительно закончен. Просто нужно кое-что сообщить. Я пытался связаться с ректором, но, увы, он очень занят.

— Даже так? — зло сузив глаза, произнесла девушка.

Блин, это совсем уж какой-то сапожник без сапог. Может, действительно ну его на фиг откровенничать с этой неуравновешенной особой? Честно, у меня появилось жгучее желание прямо сейчас встать и уйти, но внезапно мадемуазель Дидион глубоко вздохнула и посмотрела на меня более спокойным взглядом. Похоже, у нее действительно что-то случалось, а тут еще и я на голову свалился.

— Хорошо, месье Петров, слушаю вас.

— Мне кажется, я обнаружил темного.

— Темного? — тут же подобралась Ивет. — Вы хотите сказать, что сумели определить ученика, находящегося на грани срыва?

Ее тон в принципе был нормальным, но что-то в нем раздражало. Я невольно вскинулся и грубовато сказал:

— Да, я уверен, что сумел определить такого ребенка.

— И кто же это, позвольте поинтересоваться?

— Я не знаю его имени. Группа внешнего кольца одиннадцать дробь пять. Рыжий, с веснушками. Он один там такой.

Ивет недовольно нахмурилась, но, нужно отдать должное, не стала язвить и полезла в свою базу данных. Отыскав нужный файл, она пристально всмотрелась в экран. Затем перевела на меня все еще очень недоверчивый взгляд:

— Рыжий там действительно только один. Эрик Ганн. Нелюдим, скрытен, эмоциональная устойчивость по шкале… — Явно осознав, что информация из личного дела мальчика точно не для моих ушей, Ивет замолчала и опять уставилась на меня не очень любезным взглядом. — Месье Петров, а теперь попытайтесь объяснить мне, как вам удалось определить глубокую психологическую патологию у обычного ребенка, которого я наблюдаю вот уже три года. И отклонений, кроме некоторых, вполне свойственных его возрасту, не замечала. Ни приступов агрессии, ни стремления к манипулированию окружающими.

— Я ничего не определял. — Обычно в подобных разговорах выдержка быстро подводит меня, за исключением случаев, когда приходится иметь дело с откровенно опасными людьми. Там все-таки срабатывает инстинкт самосохранения. Ивет опасений не вызывала — только раздражение, но при этом я с удивлением понял, что короткая педагогическая практика что-то изменила во мне, научив сдерживать неадекватные порывы. — В момент знакомства этой группы с энергетической сущностью я ощутил мощный выброс энергии разрушения, а это признак того, что страх пробудил в ребенке жгучее желание убивать. Не думаю, что подобные всплески свойственны одиннадцатилетним детям, даже таким особенным, как наши подопечные.

Блин, слово «наши» я использовал зря. Похоже, если с детьми у меня получилось более-менее наладить контакт, то с преподавателями сразу все пошло наперекосяк. В принципе, ее раздражение вполне понятно. Они тут годами мучаются, а я явился весь такой «красивый». Полетал вокруг, как беззаботная фуки, вызвал неоднозначную реакцию у детей и свалил в форточку. А еще имею наглость тыкать носом профессионалов в их просчеты.

— Вы утверждаете, что унюхали эту свою мистическую энергию разрушения и на основании этого я должна сделать вывод, что у ребенка возникли серьезное отклонения от нормы? Простите, месье Петров, но я уже сто раз пожалела о том, что поддержала идею ректора привлечь вас к занятиям, якобы для расширения кругозора студентов. А идею подвергнуть детскую психику стрессовому воздействию в угоду непрофессионалу вообще встретила в штыки. Увы, ректор от меня лишь отмахнулся.

Ага, все же идея исходила от Жаккара. Этот старый манипулятор просто вывернул все так, будто Ивет вступила в спор с Карлом, который по-прежнему считает меня шарлатаном. Иногда мы пересекались в столовой, и всякий раз от его кислой рожи у меня начиналась изжога.

— Я ничего не пытаюсь утверждать, и верить в мои способности вы не обязаны. Возможно, мне просто почудилось, но отмахиваться от таких предположений я не имею права. Что с этим делать, решайте сами, потому что вы здесь главный психолог, и это ваша зона ответственности. Думаю, на этом можно закончить наш не очень продуктивный разговор. Жаль, что мы не сумели понять друг друга. Простите, если чем-то обидел. Всего вам доброго. Оревуар.

Я опять сорвался в паясничанье, за которым обычно прячу либо растерянность, либо неприятный даже мне самому приступ злости. Вдобавок не удержался и, изобразив легкий реверанс, вышел из кабинета.

Вот уж действительно, благими намерениями выстлана дорога в ад. С другой стороны, что мне нужно было делать? Промолчать? А может, так было бы правильнее? Следовало дождаться, когда освободится ректор, который наверняка выслушал бы меня более внимательно, а не бежать к этой истеричке. Не исключено, что я сделал только хуже и она сейчас наломает дров. Почему-то появилась надежда, что Ивет плюнет на все мои предостережения и забудет о них, по крайней мере до вечера. А затем ректор разгребет все то, что я наворотил.