Это все наплывает не сразу.Как одну музыкальную фразу,Слышу шепот: «Прощай! Пора!Я оставлю тебя живою.Но ты будешь моей вдовою.Ты – Голубка, солнце, сестра!»На площадке две слитые тени…После – лестницы плоской ступени,Вопль: «Не надо!» – и в отдаленьеЧистый голос:«Я к смерти готов».Факелы гаснут, потолок опускается. Белый (зеркальный) зал[16] снова делается комнатой автора. Слова из мрака:
Смерти нет – это всем известно,Повторять это стало пресно,А что есть – пусть расскажут мне.Кто стучится?Ведь всех впустили.Это гость зазеркальный? ИлиТо, что вдруг мелькнуло в окне…Шутки ль месяца молодого,Или вправду там кто-то сноваМежду печкой и шкафом стоит?Бледен лоб и глаза открыты…Значит, хрупки могильные плиты,Значит, мягче воска гранит…Вздор, вздор, вздор! – От такого вздораЯ седою сделаюсь скороИли стану совсем другой.Что ты манишь меня рукою?!За одну минуту покояЯ посмертный отдам покой.ЧЕРЕЗ ПЛОЩАДКУ
Интермедия
Где-то вокруг этого места («…но беспечна, пряна, бесстыдна маскарадная болтовня…») бродили еще такие строки, но я не пустила их в основной текст:
«Уверяю, это не ново…Вы дитя, синьор Казанова…»«На Исакьевской ровно в шесть…»«Как-нибудь побредем по мраку,Мы отсюда еще в «Собаку»[17]…«Вы отсюда куда?» —«Бог весть!»Санчо Пансы и Дон-КихотыИ, увы, содомские Лоты[18]Смертоносный пробуют сок,Афродиты возникли из пены,Шевельнулись в стекле Елены,И безумья близится срок.И опять из Фонтанного Грота[19],Где любовная стонет дремота,Через призрачные воротаИ мохнатый и рыжий кто-тоКозлоногую приволок.Всех наряднее и всех выше,Хоть не видит она и не слышит —Не клянет, не молит, не дышит,Голова Madame de Lamballe,А смиренница и красотка,Ты, что козью пляшешь чечетку,Снова гулишь томно и кротко:«Que me veut mon PrinceCarnaval?»[20]И в то же время в глубине залы, сцены, ада или на вершине гетевского Брокена появляется. Она же (а может быть – ее тень):
Как копытца, топочут сапожки,Как бубенчик, звенят сережки,В бледных локонах злые рожки,Окаянной пляской пьяна, —Словно с вазы чернофигурнойПрибежала к волне лазурнойТак парадно обнажена.А за ней в шинели и в каскеТы, вошедший сюда без маски,Ты, Иванушка древней сказки,Что тебя сегодня томит?Сколько горечи в каждом слове,Сколько мрака в твоей любови,И зачем эта струйка кровиБередит лепесток ланит?ГЛАВА ВТОРАЯ
Иль того ты видишь у своих колен,Кто для белой смерти твой покинул плен?1913Спальня Героини. Горит восковая свеча. Над кроватью три портрета хозяйки дома в ролях. Справа она – Козлоногая, посредине – Путаница, слева – портрет в тени. Одним кажется, что это Коломбина. другим – Донна Анна (из «Шагов Командора»). За мансардным окном арапчата играют в снежки. Метель. Новогодняя полночь. Путаница оживает, сходит с портрета, и ей чудится голос, который читает: