Поэма о фарфоровой чашке

И с этой улыбкой сползло с нее раздражение, в которое привел своими попреками и наставлениями сегодня отец. Эта улыбка развеяла волнения: Федосья слегка зевнула, потянулась всем гибким телом, хрустнула пальцами, заломив руки за голову, и проворно юркнула в постель.

Глава пятая

I

Ветхий скрипучий паром по утрам перевозил из Высоких Бугров рабочих и работниц. Каждое утро, торопясь и сталкиваясь на тропинках, скатывались с высокого берега к парому люди. Каждое утро, опережая других, легко неслась к пристани Степанида.

— Не торопись!.. — смеялись над ней подруги. — Все равно раньше других не попадешь на фабрику…

— Разбогатеть, Стешка, думаешь аль что?.. Пошто торопишься?..

— Поспеешь, девка… Поспеешь!..

А Степанида рвалась вперед, прыгала одной из первых на зыбучие доски парома и протискивалась поближе к перилам. Она не слушала веселых насмешек приятельниц.

По пришел день, когда среди обычных веселых возгласов прозвучало новое.

— Торопишься? — с недоброй улыбкой остановила ее одна из женщин. — Не терпится тебе?.. Ну, ну беги скорее к своему Ваське. Лови его! Авось, поймаешь.

Степанида сжалась, приостановилась и втянула голову в плечи, словно в ожиданье удара. Кругом засмеялись.

— Што ты?.. — забормотала девушка и вся вспыхнула горячим густым румянцем. — Какой Васька?.. — Я никого не знаю…

— Ай-яй? Память-то у тебя истинно девичья!.. — глумливо расхохоталась женщина. — Еще вчера с Васькой на берегу прохлаждалась, а уж нонче и не помнишь… Ну, и дела, девоньки!..

Паромщик оглядел своих пассажиров и задвинул засов у перила.

— Отчаливаем!.. — скомандовал он. — Отходи от канату!..

Загнанная в угол стыдом и любопытными, изумленными взорами окружающих, Степанида схватилась руками за перила и спрятала глаза. Сердце в ее груди колотилось неистово, в ушах звенело. Цветные круги заходили перед глазами.

— Беда!.. — быстро пронеслось в ее сознании. — Беда!..

Вода плескалась под паромом, журчала вокруг него.

Веселые голоса стрекотали кругом, взрывался громкий смех. Свежее, яркое утро молодо вставало над рекою, над берегами. По реке плясали серебряные пятна, с проплывавших плотов неслись окрики.

И все звуки сливались для Степаниды в один крик, в один вопль:

— Беда!..

Тайна, которую она носила в себе, прятала от всех, видимо, перестала быть тайной. Знойным ужасом ожгло Степаниду. «Что ж теперь будет? Дознались, видать, о встречах с Васей, углядели! А что же будет дальше?..»

Вода безмятежно журчала и плескалась вокруг парома. Беспечны и равнодушны были все, кто плыл вместе со Степанидой.

Берег, фабричный берег, быстро набегал на паром. Паромщик свирепо хватался за рулевое, за багор.

Прыгая и толкаясь, неслись рабочие и работницы по сходням на берег.

Отстала, пошла позади всех Степанида. Свернула с обычной дороги, выбрала узенькую тропинку, вившуюся по берегу. Пошла окольным, дальним путем на фабрику.

Еще час тому назад она была свободна от тревоги и не боялась будущего. Еще час тому назад могла она радостно, скрывая в себе сладкий стыд, думать и мечтать о встречах с Васей. О встречах, которые принесли пьянящее томление. А теперь все рухнуло. Словно в толпе, среди глумящихся и озорных мужиков кто-то сорвал с нее одежды и выставил напоказ, нагую, бесстыдную, опозоренную.

Вчера вечером, как обычно, пришла она к тихой заводи на реке, туда, где тальники густо нависли над водою и беззвучно покачиваются, слушая бормотанье воды. Как обычно, немного опоздав, пришел Василий. И потом, когда вода серебряно поблескивала, обласканная прячущейся в легких облачках луною, Степанида в блаженной полудреме переплывала в легком стружке реку.

И сладостно было слушать тишину ночи. И радостней всего было вслушиваться в то, что медленно и блаженно укладывалось там, в самой глубине души.

Было немножечко жутко от этих встреч украдкой. Но казалось, что никто, ни одна душа на свете не знает, что они сходятся, что она ждет своего Василия, что с ним приходит впервые изведанная ласка.

И вот — знают другие. Знают многие. Теперь все откроется дома. И дома настанет ад.

Обмирая от стыда, от страха, от какой-то непонятной еще, но остро прочувствованной утраты, Степанида добралась до фабрики и позже других вошла в укупорочную.

В этот день Степанида работала молча, настороженная, сторонясь приятельниц, боясь расспросов и разговоров. И день для нее тянулся непосильно медленно.

В обед она убежала к пруду, к переулку, мимо которого, знала она, ходил домой Василий. Она притаилась и ждала. И ей посчастливилось. Василий проходил один.

— Вася! — со смущенной радостью тихонько окликнула она его.

— А, ты! — улыбнулся Василий и свернул в ее сторону.

— Кого ждешь?

— Тебя! — вспыхнула девушка и оглянулась. — Беда у меня Вася.

— Какая еще? — нахмурился Василий и оглядел Степаниду.

— Да вот… болтают про нас… Подглядели как будто. Срамно, Вася… Теперь мне проходу не будет.

— Только и всего? — рассмеялся Василий. — Дурочка, ты не робей!..

— Да как же… Дознаются дома, житья не станет…

— Пустяки… Ты лучше сегодня приходи на наше место. Ладно?

— Страшно мне…

— Приходи. Ждать буду!

— Увидят… Боюсь я теперь.