Поэма о фарфоровой чашке

— Обожди-ка, девушка! Не ходи! — обступили они Степаниду. — Видать, отец твой пришел… Ишь, какой свирепый. Чисто медведь голодный!

— Боюсь я, — призналась Степанида, бледнея и озираясь по сторонам. — Боюсь!

Женщины окружили ее, заслонили собою. Афанасий Мироныч вертел головой во все стороны и, видимо, не заметив ее еще, выискивал дочь.

— Бабоньки! — решительно сказала одна из работниц. — Пошто же ей бояться его, этакого идола? Да разве мысленно это дело, чтоб он ей посмел какую обиду сделать? Пугнем его отседова, да и все…

— Ой, не надо! — охнула Степанида. — Не надо, милые!..

— Пугнем!.. Правильное дело!.. До какого срока они над девками и бабами изгаляться станут?

— Она ему не раба!.. Слободная она… Трудящий человек!..

— Гоните его, бабоньки!.. К чертовой матери!.. И, оставив Степаниду, которая замерла в жутком ожидании, женщины устремились к Афанасию Миронычу.

Мужик всматривался в проходящих работниц и не ожидал нападения. Он вздрогнул и отступил назад, когда пред ним остановилась кучка женщин и когда одна из них визгливо закричала:

— Кого ждешь? Чего тебе надо?

— Ты окстись! — с хмурой опаской пробормотал Афанасий Мироныч и оглянулся. — Кого жду, мое, значит, дело…

— Дочь ждешь? — продолжала наступать женщина. — Так нечего тебе ждать. Так и знай!.. Оставь девку в покое!

— Она блудить будет, а я, выходит, молчать должон? — оправился Афанасий Мироныч и зло посмотрел на женщин.

Шедшие на обед рабочие приостанавливались и с любопытством смотрели на крестьянина и наступавших на него женщин. Женщины придвинулись к Афанасию Миронычу ближе и стали кричать все вместе, наперебой:

— И замолчишь!.. Не такие теперь права!..

— Теперь отошла вам воля над детями измываться!.. Она в полном своем праве…

— Она как хочет, так и жить может!.. Вот!.. И ты ей не указ.

Женщины оглушили Афанасия Мироныча. У него зазвенело в ушах. Лицо его сморщилось, и в прищуренных глазах затеплился испуг. Толпа, окружившая его и все увеличивавшаяся, смутила его, он почувствовал себя неловко. Ему показалось, что он среди врагов. Голос его дрогнул.

— Как же это, товарищи? — взмолился он, пряча глаза. — Рази я ей не отец? Неужто у меня душа об дите моем не болит? Как же это я не могу дочерь свою повидать и нравоучение ей исделать? Где жа такой закон? Товарищи!..

В толпе, сначала молчаливо присматривавшейся к происходившему, раздались возгласы, смешки.

К толпе подошли почти одновременно с разных сторон Евтихиева, Поликанов и директор.

Евтихиева протиснулась к женщинам из укупорочного, быстро спросила, в чем дело, усмехнулась и стала что-то говорить им. Поликанов молча оглядел Афанасия Мироныча и, наклонив голову набок и засунув руки в карманы, сказал случайному соседу:

— К чему мужика обижать?

— Да, его обидишь! Как же!.. Он девку, говорят, пришел учить, а бабы пристали за нее.

— Напрасно бабы в семейное дело мешаются. Вполне напрасно!

Андрей Фомич прошел к Афанасию Миронычу, и толпа расступилась перед ним.

— По какому поводу собрание тут? Ты что? — спросил он Афанасия Мироныча.

— Я ничего… Меня вот понапрасну задирают… Я, значит, по своему собственному делу, а они мешаются…

— Он с расправой сюда прилез!

— Характер свой показывать! Девку свою тиранить!

— Родительскую власть кулаками доказывать!

Женщины взорвались возгласами, закричали, оглушили Андрея Фомича. Директор поднял голову и, сияя насмешливой улыбкой, показал руками, что он ничего не может расслышать и понять.

Тогда вышла Евтихиева и заговорила. А когда она заговорила, женщины успокоились и примолкли.

Евтихиева толково и спокойно объяснила, в чем дело. У Афанасия Мироныча от ее спокойного и уверенного голоса испуг в глазах разжегся ярче и сильнее. Рабочие кругом притихли. Женщины сбились в тесную кучку и как бы слились с Евтихиевой и кивками и короткими возгласами помогали ей растолковывать директору и остальным все дело.

А в это время Степанида стояла, прижавшись к стене, и чувствовала себя одинокой, беззащитной и брошенной…

Но она не была одинокой. Она только еще не понимала, что и ее товарки по работе, и Евтихиева, и директор, и большинство рабочих, задержавшихся возле Афанасия Мироныча и поглядывающих на него с насмешкой и неприязнью, что все они ей родные и близкие и что все они вот сейчас, в это мгновенье, чувствуют ее горе и готовы защитить ее, помочь ей…

— Ну, вот что! — громко сказал Андрей Фомич, выслушав Евтихиеву. — Убирайся-ка отсюда! Живо!..

И Афанасий Мироныч, съежившись и пряча в себе ненависть ко всему этому месту и ко всем этим враждебным людям, быстро, без оглядки пошел от контрольной будки.

Глава девятая

I

Люди, которых обещали директору прислать из города, как он объяснил Карпову, «на усиление», приехали через неделю после Андрея Фомича.